Потом выступили еще несколько заранее подготовленных ораторов: начальник отдела по расследованию дел о преступлениях иностранцев Брюханов, два следователя из его отдела и один оперативник. Они прямо не критиковали Фокина, но призывали повысить качество расследования и покончить с псевдопринципиальностью и ложно понимаемыми ценностями.
Завершил совещание Ершинский, который выразил надежду, что майор Фокин сделает выводы из товарищеской критики.
Когда Фокин выходил из зала, он чувствовал себя так, будто его облили помоями.
* * *
Лобан и Догоняйло сидели в «Попугае» до самого упора. Уже выпито несчетное число порций «Оранжевого пера» – коктейля из водки с фантой, съедено несколько килограммов толстенных фирменных отбивных, затеяны и победно завершены три драки... Друзья по очереди сводили в мужской туалет и отминетили в кабинке Верку-Щеку, получили долг с неудачно зарулившего в бар Рыжего, договорились назавтра отмазать от кавказцев за пятьдесят процентов солидного Торгаша. Отдых перемежался с делами, дела – с отдыхом. Словом, вечер шел хорошо. Но настроение у Лобана было скверным.
– Слышь, Сашок, неспроста Татарин с Мазом копыта отбросили! Зуб даю – неспроста! Из-за той бабы на Волгоградке все это...
Лобан попытался допить очередной коктейль, но в него уже не лезло. Он не понимал, что именно не лезет – то ли водка, то ли фанта.
– Ты ж сказал – хорошая баба! – Приятель перекосил рот и выпятил нижнюю губу, что означало крайнюю степень удивления.
– Нет уж! Знал бы, чем кончится, – никогда бы на нее не полез... Да и вообще не подписался бы на это дело!
Лобан стукнул высоким стаканом об стол, часть оранжевой жидкости выплеснулась наружу, залив грязный пластик с кучками сигаретного пепла.
– Чего ты дурью маешься? – Догоняйло еще сильней перекосил рот. – При чем одно к другому?
– Да притом! Нас трое было: мы с Мазом внизу, да Татарин на улице стоял! А теперь Маз и Татарин в земле, и какой-то лось заходил пару раз в «Миранду», меня спрашивал. Чую, скоро и мне пиздец!
Лобан вытер ладонью мокрое лицо. Впрочем, ладонь тоже была мокрой и пахла чем-то гадким. Наверное, оттого, что он не удержался и залез Верке в трусы.
– Чо ты гонишь? – удивился Догоняйло. – У Татарина в мозгу что-то лопнуло, а Маз три штуки закрысятил, за это его Савелий и пришил! Слышь, а он крутой, Савелий... Ему человека завалить ничего не стоит! И бригаду себе подобрал – дай боже... Конченые отморозки, голодные, злые... Если он прикажет, любого на куски порежут! Его, по-моему, сам Директор побаивается!
– Чую я, Сашок, чую! Нутро подсказывает – за ту бабу! – Лобан тер ладонь о стол и нюхал, снова тер и опять нюхал.
– Совсем у тебя крыша едет! – махнул рукой Догоняйло. – Чего дальше-то делать будем?
Когда бармен Миша в четырнадцатый раз неизменно вежливым и ровным голосом напомнил им, что уже начало первого ночи, что заведение закрывается и в зале давно уже никого не осталось, Лобан вскинул голову и вонзил в него бешеный взгляд.
– Ты, гов-в-вно, хочешь, я тебя счас зарежу?! Миша остолбенел, лицо его стало мертвенно-белым.
– Ладно, ладно, не волнуйся, – Догоняйло обнял дружка за плечи. – Все равно делать тут больше нечего... Пойдем погуляем!
Бармен незаметно испарился, гнев Лобана угас, он тяжело поднялся со стула. Обнявшись, кенты направились к выходу. Протаранив какой-то непонятный стол и непонятную бабу со шваброй, они громыхнули стеклянной дверью. Вывалились на улицу. Зашибись. Догоняйло тут же развернулся лицом к заведению и расстегнул брюки, чтобы отлить на дверь.
Но Лобан не дал. Потому что «Попугай» был его любимым баром, и не было в мире места лучше и роднее, точно так же, как и не было песни лучше и роднее этой... как ее...
– Потому что нельзя-ааа! – взвыл Лобан дурным голосом. – Потому что... Нельзяаа!! Потому что нельзяаа...
Он сделал паузу, чтобы прикурить.
Когда сигарета, воткнутая не тем концом, наконец зажглась, Догоняйло вступил вместе с ним:
– ...Быть каар-рррасивой такооой!!!
Они шли и распевали в две глотки, качаясь из стороны в сторону. Пугнули тетку с сумками, торчавшую на остановке. Остановили влюбленную парочку у магазина. Пока Догоняйло катал ногами парня, Лобан припер девушку к стенке и сделал ей интеллигентное предложение. Наверное, предложение не прошло, потому что он помнил, как бил ее по щекам, как она вырвалась и бросилась бежать, а он свистел и улюлюкал вслед.
Потом они с Догоняйло снова шли по улице, вперед и выше, все вперед и выше. Они были гордые, смелые и сильные. Потому что улица принадлежала им, и город принадлежал им, и страна тоже принадлежала им. Они были хозяевами своей страны. И хозяевами жизни.
– Там лох какой-то сзади тащится, – сказал Догоняйло. – Один. Давай его сделаем? Лобан согласно кивнул головой:
– Давай. Пусть знает, сука, где ходить.
Они синхронно развернулись на сто восемьдесят градусов, красиво развернулись, как в кино, и пошли навстречу неизвестному лоху. Лобан сперва засомневался, поскольку лох оказался громадным мужиком, не вызывающим желания затевать с ним драку.
Но Догоняйло уже выдвинулся вперед, надевая на руку тяжелый шипастый кастет, и Лобан, следуя приемам нехитрой тактики уличных драк, стал обходить мужика справа.
Тот остановился. Внимательно посмотрел на друзей.
– Здорово, ребята, – сказал он низким глуховатым голосом.
– Здорова моя корова, – остроумно ответил Догоняйло, подступая вплотную.
Лобан аж зашелся от смеха, аж за живот схватился. Но смотрел внимательно: Догоняйло мастерски работал кастетом. Раз! – и тыква потекла или совсем лопнула... А глупый мужик стоял себе, как баран, явно не понимая, что его ждет.
– Кто из вас Лобанов? – спокойно спросил он. До Лобана не успел дойти смысл фразы. Он увидел, как Догоняйло и этот мужик одновременно дернулись, и в следующее мгновение раздался отчетливый тошнотворный хруст. Но хрустел почему-то не череп, а – рука. Рука Догоняйло. Мужик держал ее за предплечье, аккуратно сворачивая кисть, в то время как сам Догоняйло корчился где-то внизу, захлебываясь в утробном вое.
– Ты – Лобан? – Мужик встряхнул неестественно вывернутую руку.
– Нееееее... – провыл Догоняйло.
Мужик отпустил кисть и взмахнул ногой, будто пенальти пробил. Бесформенная фигура отлетела к мусорным бакам и распласталась на мокрой мостовой.
– Здорово, Лобан! Я тебя давно ищу...
Мужик медленно надвигался, буравя его маленькими медвежьими глазами. Всем своим обликом он напоминал разъяренного, поднятого из берлоги медведя.
Лобан сунул руку в карман. Стволов они с собой не брали: зачем стволы на отдыхе? А вот перо он всегда таскал, на всякий случай.
