Девчонка вскочила и попыталась наброситься на Корму.
– Ты что обещал, скотина?! За что я тогда вам давала?! Счас вломлю ментам со всеми потрохами! – Глохни...
На лице Кормы появилось осмысленное выражение, которое тут же трансформировалось в недовольную гримасу. Возвращение в мир реальности оказалось малоприятным.
– Так что влетел ты, Татарин! – гнул свою линию Клевец. – Оружие, наркотики, малолетка... А где ты был четырнадцатого вечером?
– Это когда? – настороженно дернулся тот. И тут же расслабился. – Я только вчера из больницы вышел... В инфекции лежал, с дизентерией... Проверяйте, пожалуйста! А пушка не моя, и сколько этой биксе лет я не знаю... И вообще, чего вы ко мне привязались? Чего я такого вам сделал?
– Да ничего, – примирительно сказал Клевец. – Спутали тебя с одним... Кто тут еще есть под твоей кликухой?
– Да много... Семка Татарин... И одноглазого Мишку иногда так кличут... Вафлер тоже себя Татарином зовет. Что я, за всех ответчик?
– Не боись, – успокоил Клевец, отстегивая с пояса портативную рацию. – Каждый баран висит за свою ногу! Ты только за себя ответишь... Сейчас пройдем на кухню, я с тобой профилактику проведу. Чтобы знал, как в людей целиться...
Через полчаса приехали опер и участковый из местного отделения. Сдав им задержанных, Фокин и Клевец вышли на улицу.
– У тебя хорошая реакция, спасибо, – поблагодарил Клевец. – Вполне мог поймать пулю в спину ни за что ни про что...
– Что-то мы по самому дну шарим, – сказал Фокин, глубоко вдыхая чистый морозный воздух. – Аж черпак цепляется...
– Обычное дело. Раньше говорили: бедные – это клиенты уголовного розыска, а богатые – клиенты ОБХСС... Клевец что-то вспомнил и засмеялся.
– Был и другой вариант: теми, кто доволен жизнью, занимается ОБХСС, а теми, кто недоволен, – КГБ...
– Ни ОБХСС, ни КГБ уже нет, – недовольно отозвался Фокин. – А мы все шарим по дну. Тот Татарин – вряд ли опустившийся наркоман.
– Не скажи, всяко бывает. Наркошу за небольшие деньги на любое дело нанять можно. Часто так и делают. А что по дну скребем... С ними проще. Есть у меня несколько фигурантов с такой кличкой, но они из крутых. Иномарки, оружие на законном основании, ксивы всякие: то помощник депутата, то советник префекта, то консультант правительства... Попробуй к ним подступись! Тут уже без санкции дверь ногой не выбьешь: кодла всегда вокруг, охрана, адвокаты... Да и двери бронированные. Не так, что ли?
Фокин промолчал. Клевец прав на все сто процентов. И милиция, и контрразведка, и прокуратура воюют с преступностью бедняков. Если личное состояние человека превышает годовой бюджет целого ведомства, то оно не в состоянии с ним справиться. И отыгрывается на мелочевке.
– По десять квартир у гадов, дома, дачи, дети в Америке учатся... – завелся майор. – А я с семьей в малосемейке всю жизнь, десять лет стою на очереди! Дочка школу заканчивает, а куда я ее устрою? Любой институт или официально платный, либо надо взятки давать! А где брать? У этой нищеты?
– Сколько тебе лет? – спросил Фокин.
– Тридцать восемь. Два ордена, куча медалей. В звании перехаживаю уже третий год, на должность не ставят... Ладно, хер с ним...
– Что будет с этими? С Кормой, Татарином, девчонкой? – спросил Фокин, чтобы сменить тему.
– С девчонкой ничего. Может, оттрахает кто-то из сержантов, и все, – невозмутимо пояснил опер. – А с теми двумя – как решат. Одного пустят свидетелем, второго «паровозом» – года четыре он схлопочет. За наркоту и оружие. За то, что целился, он уже получил... А что?
– Ничего.
Но Клевец распознал брезгливые нотки в голосе.
– Хочешь сказать, что бандюков с автоматами отпускаем, а наркошу за переделанный газовик раскручиваем по полной программе? Так оно и есть.
Он тяжело вздохнул.
– И вы шелупень всякую караете, а на больших боссов только зубы точите. Хотя раньше могли любого за жопу взять. Время другое. Не так, что ли?
– Так, – кивнул Фокин. – Но долго оно продолжаться не может, это время. Рано или поздно оно закончится. Только в отношении тех мразей, которые Наташку...
Он скрипнул зубами.
– Их и это блядское время не спасет! Я дотянусь до них, кем бы они ни были! Поможешь мне в этом – спасибо.
– Помогу. Я же сказал – помогу! Мы сейчас не как законники говорим, а как люди. А справедливость у людей всегда должна быть. И неважно – по закону или вопреки ему!
В груди Фокина ворохнулось теплое чувство. Сдержав улыбку, он протянул руку. Клевец подал свою. Два огромных, не привыкших к сантиментам мужика задержали рукопожатие.
– Хочешь, проскочим в пару баров, где эти крутые говнюки собираются? – спросил Клевец. – Хватит, действительно, по дну скрести.
– Не могу, – с сожалением ответил Фокин. – Мне надо на утро задержание готовить. Серьезное задержание.
– Неужели шпиона? – съязвил Клевец.
– Самого настоящего, – совершенно серьезно сказал контрразведчик.
Вернувшись к себе, Фокин просмотрел собранные материалы. Никаких данных на Карданова, Остапенко или Иванова получить не удалось. Эти люди не рождались, не прописывались, не получали паспорта и водительские удостоверения, не становились на учет в военкомате, не платили налоги, не лечились в поликлиниках, не страховали имущество, не клали деньги в сбербанки и не получали кредиты... Официально они не существовали.
Зато телефон, по которому звонил многоликий невидимка, оказался вполне реальным. Как и его владелица.
Смулева Мария Евгеньевна, двадцать девять лет, бывшая стюардесса, не замужем, не судима, на оперативных учетах не состоит. До недавнего времени имела постоянного любовника, сейчас живет одна. Несколько дней назад у нее объявился мужчина с приметами Карданова. И сразу обстановка вокруг нее стала напряженной: две драки во дворе одна за другой, визит неизвестного, личность которого еще устанавливается, какие-то криминальные типы, наблюдающие за домом...
Фокин связался с дежурным.
– Утром мне нужна группа экстренного реагирования. В шесть ноль-ноль жду командира на инструктаж.
* * *
Маша отправилась спать, Макс и Веретнев устроились на кухне. Макс, кособочась, достал из бара бутылку «Джека Колсона», проковылял к холодильнику за льдом.
– В спину? – спросил опытный Слон. – Палкой?
– Кастетом. Трое. По повадкам – профессионалы. Макс разлил виски по стаканам, набросал побольше льда.
– Говнюки они, а не профессионалы, – презрительно скривился Веретнев. – Втроем на одного, а дела своего не сделали.
– Тоже верно...
Карданов побалтывал стакан. Ему нравился перестук ледяных кубиков, которые медленно таяли, охлаждая и разбавляя желтую сорокаградусную жидкость, отчего более отчетливо проявлялся вкус распаренного ячменного зерна. Он сделал пробный маленький глоток. Вкус ячменя проявился еще недостаточно.
