Шкет опять замотал головой.
– Нет, я в камеру не пойду…
– Тогда делай то, что я говорю! – прикрикнул Лис. Через пару минут в надвинутом почти до подбородка капюшоне он, спотыкаясь, вошел в соседний кабинет. У стены в ряд стояли четыре человека. Все – одинакового возраста. И у всех руки находились за спиной. Так, чтобы не разобрать, у кого они скованы наручниками.
Капитан Гусаров настороженно присматривал за Мячиком, готовясь пресечь малейшее движение в сторону свидетеля. Не затягивая процедуру, Шкет сразу мазнул испуганным взглядом по неподвижным лицам. Потом повернулся к понятым и указал на самого крайнего в шеренге – круглолицего молодого человека с блестящими глазами-пуговицами и мускулатурой штангиста.
– Вот этот пушку и маски выбрасывал, – изменив голос, тихо проговорил он.
Мячик выругался.
– Фильтруй базар, козел! Я тебе язык отрежу!
– Молчать! – прикрикнул Лис. – Кого пугаешь? Меня? Сейчас я тебя пугать начну!
Протокол подписали, участники опознания вышли, с Мячиком остались только Лис и Гусар.
– Ну что, козел, – процедил Лис. – Давай, колись!
И для убедительности ударил киллера в живот. Тот, скрючившись, упал на пол.
* * *
В спорах об отмене смертной казни почти всегда упускается из виду один аргумент: СК – это мощный инструмент правосудия, побуждающий к искренним показаниям наименее «замазанных» соучастников. Если существует реальная возможность прислониться к холодной кирпичной стенке, то страх перед подельниками отодвигается на второй план, и преступник начинает активно сотрудничать со следствием. И еще один аргумент: отказываясь от высшей меры, государство становится слабее бандитов, потому что они такую меру воздействия отменять не собираются.
«Колоть» киллера – дело безнадежное. Молчание гарантирует ему жизнь, пусть и в неволе, а откровенность – верную и скорую смерть. Поэтому наемные убийцы никогда не выдают заказчика. Почти никогда, ибо из каждого правила есть исключения. А подполковник Коренев получил известность и прозвище Лис именно за умение таких исключений добиваться.
Константин Сысоев являлся «установленным» киллером. В том смысле, что по оперативным данным столичного РУБОПа он выполнял особо важные «заказы» центровой группировки и был причастен как минимум к трем резонансным ликвидациям: в Москве, Питере и Екатеринбурге.
Последняя была особенно сложной: местный авторитет заперся в тщательно охраняемой квартире с зашторенными окнами. Мячик три дня пролежал на чердаке заброшенного здания и, когда «объект» ночью вышел в кухню напиться, достал его из СВД
[72]
через крохотную щель между шторами.
[73]
Эта ювелирная работа принесла ему широкую известность в узких, чрезвычайно узких кругах, но никаких неблагоприятных последствий не повлекла. А оперативные данные… Специалисты знают, что это такое: негласное сообщение агента, прозрачный намек, пьяный шепот в пивной, совпадение личности с розыскным фотороботом… Все это к делу не пришьешь! И если «установленному» разведчику могут без объяснения причин не открыть визу в страну предполагаемого пребывания, то к «установленному» преступнику официально никаких мер применить нельзя. А неофициально… Можно с ним не церемониться при задержании и допросах.
Лис и Гусар работали с Мячиком два дня в глубоком каменном подвале Управления. Испробовали все обычные методы: «слоника», «растяжку», «встряхивание мозгов», «телефон». Пришлось даже имитировать расстрел, всадив пулю в стену рядом с ухом. Но он не «лопнул».
Старший лейтенант Гнедин, недавно пришедший в отдел представитель «поколения пепси», не мог понять, зачем они так стараются и ради чего рискуют собственной свободой.
– Нам же все равно, Филипп Михайлович, мы дали раскрытие, а следаки пусть доказывают! – посочувствовал он на второй вечер, когда измотанные и недовольные Лис и Гусар без аппетита ели сухие бутерброды.
– А накатает он жалобу, можно и самим под статьей оказаться…
– Это тебе все равно, Степа, а нам – нет, – мрачно сказал Лис, медленно двигая челюстями. Щеки его густо обметала жесткая черная щетина. – Если душа холодная, да сердце безразличное, тогда все по барабану!
– При чем здесь душа и сердце, – обиженно возразил Гнедин. – Мы должны не на эмоциях работать, а на фактах, закон требует!
Лис глотнул чаю, махнул рукой.
– Закон много чего требует. Вот ты в прошлую субботу где был?
Старлей насторожился.
– На свадьбе. А что?
– У Кречинского, в «Сапфире»?
– Ну… А что такое?
Лис с Гусаром переглянулись.
– А то, что на этой свадьбе Антон веселился, Англичанин с братом, Карапетян…
– Да там сто человек было!
– Хоть двести. Разве может сотрудник РУБОП гулять на свадьбе с бандитами? Чокаться с ними, угощаться сигаретами, анекдоты рассказывать? Душа твоя не протестовала? Эмоции молчали?
– А что особенного? – Степан явно чувствовал неловкость, но пытался сохранить лицо. – Ну, подошли, покурили, поболтали. Может, я их заагентурю…
Лис усмехнулся.
– Они тебя скорей заагентурят! А я на одну доску с этим народцем никогда не становился. И за столы садился только по оперативной необходимости. Иначе меня просто корежило, никак не выходило быть беспристрастным! И расколоть эту гниду хочу не за орден и не за звездочку, а для справедливости! Если бы они только бандюков постреляли – это одно. Но они и нормальных людей побили! Мужа и жену Тучковых, например… Так что я буду с ним пристрастно работать… И расколю до самой жопы! Он мне все вывалит!
На третий день Мячика вновь подняли в кабинет к Лису. Выглядел киллер неважно, хотя никаких следов на нем, естественно, не осталось. Правда, на стул попал со второго раза и заметно покачивался.
Подполковник Коренев сидел за столом и листал розыскное дело. Сегодня он выглядел строго официально.
– Ты, оказывается, мотоцикл водить умеешь? – не поднимая головы, спросил подполковник. – Расскажи, как на стекольном заводе сработал!
Мячик демонстративно сплюнул на пол и нагло улыбнулся.
– Обломаешься, падла мусорская. Если бы ты мне попался, ты бы пел, как Киркоров! Или как Пугачева!
Лис медленно, словно нехотя, оторвался от толстой папки. Тяжелый немигающий взгляд уперся в переносицу киллера, как позавчера и вчера. Мячик невольно отвернулся.
– А вот это ты зря, – тихо, без интонаций произнес Лис. – Вякать на меня тебе не по чину, сявка дешевая. В безоружных целиться да на курок нажимать большой смелости не надо. Ты в камере свою борзоту покажи. Думаю, обделаешься, как последний лох… И запоешь, как Алла или Маша…
