В тяжелой сумке звенели бутылки. Сегодня Леший гулял – есть официальный повод и честно заработанные деньги. Лис выплатил ему премиальные – целых десять тысяч. И похвалил. Его подозрения про Черкеса подтвердились – восемь изнасилований уже доказаны! И пушка у Земы оказалась та, которая нужна!
– Молоток, Петруччо! – жал ему руку Лис. – Большое дело ты сделал!
Проходя мимо «Крепости», Леший купил чебуреков навынос.
– Заверните хорошенько, чтоб не остыли, – распорядился он. – В несколько пакетов засуньте!
В кафешке можно было расположиться капитально, взять ухи – он редко ел горячее, взять люля-кебаб, даже коньяк… Но ему это не подходило. Не удержавшись, он только выпил у стойки стакан неприлично дорогой водки.
Ноющая душа требовала еще, но старый вор почти никогда не напивался на людях. Привычка к жизни во враждебном окружении: без родственников, друзей, приятелей – предполагала постоянную настороженность, расслабляться было нельзя. Всегда требовалось кого-то опасаться, настороженно оглядываться вокруг, принюхиваться, чтобы обнаружить засаду, оценивать слова и улыбки в ожидании подлянки, искать у корешей нож в рукаве или ствол за пазухой… А значит, скрученные в тугую звенящую струну нервы не могли успокоиться и сбросить напряжение… Поставив стакан на стойку и забрав пакет с чебуреками, Леший опять вышел на набережную.
В ушах все еще звучали слова Коренева:
– У тебя нюх, как у лисы, Петруччо! Благодаря тебе мы раскрыли серьезные преступления! Ты мне здорово помог!
В тот момент похвала куратора была ему приятна. Но потом навалились черная тоска, сомнения и разные мысли. На сердце было гадко. Хотелось скорей забраться в свою нору, отгородиться железной дверью от остального мира и напиться до зеленых чертей…
То ли пустой желудок, то ли «старые дрожжи», то ли натянутые нервы сыграли с ним злую шутку – Леший опьянел от ста пятидесяти граммов водки! Его заметно пошатывало. Мозг окутал противный вязкий туман, в котором блуждали совершенно беспросветные мысли. В солнечном сплетении образовалась пустота, что-то там непривычно шевелилось и болело. Наверное, душа.
Однако бдительности он не утратил. Даже изрядно набравшись, он оставался осторожным, готовым ко всему одиночкой. И сейчас Леший постоянно останавливался, присаживался на скамейки, облокачивался на чугунную ограду и плевал в темную стылую воду. При этом незаметно осматривался, прислушивался, проверялся.
Чисто. За ним никто не шел. Под мостом вообще было безлюдно. И в кустах никого не оказалось. «Сторожок», оставленный в двери, остался нетронутым.
Проскользнув в свое убежище, Леший запер дверь и только здесь перевел дух. Поднявшись в «комнату», он накрыл богатый стол, украсив его тремя бутылками магазинной водки. Прозрачная жидкость с тихим шелестом доверху заполнила пластмассовый стаканчик. Он жадно высосал половину, жадно закусил чебуреком. Тяжелый вязкий огонь прокатился по жилам, выжигая ненужные мысли. Но они не исчезали. Наверху по-прежнему грохотали машины. Жизнь летела куда-то, одновременно оставаясь на месте. И мост действительно стал раскачиваться сильнее! Пацаны заметили правильно… Вот тут они сидели с кентами, ели такие же чебуреки… Это ребята сказали, что купили их в «Крепости»… А ведь как душевно сидели, Черкес даже расслабился и сболтнул лишнее… Значит, ему было хорошо, и он чувствовал себя среди надежных друзей! И долго погуляет теперь Черкес?
Леший торопливо допил остатки водки, снова налил. Вопреки ожиданиям, блаженное всепрощающее забытье не пришло. Наоборот, появилась беспощадная ясность мыслей. Нахлынули воспоминания. Он не любил возвращаться в прошлое. Да и, честно говоря, поводов для ностальгии было немного. А того, о чем стоило забыть, хватало с лихвой…
Внезапно перед глазами возникло лицо Нюрки. Не такое изможденное и старое, как во время последней встречи, а молодое гладкое личико шестнадцатилетней девочки. Ему тогда было двенадцать. Старшая сестра осталась единственным родным человеком после смерти матери и года три кормила его, пока он не стал работать «на подхвате» у Фимы Щипача. Она и на свиданки к нему ездила, и передачи присылала. А тогда авторитета еще не было, и продукты приходились очень кстати…
А потом младший брательник ей судьбу определил, отблагодарил, значит… С Мишкой Щуплым они познакомилась на Свердловской зоне, тот выходил на год раньше, ну Леший и написал малевку сеструхе, чтоб приютила на первое время… А когда год прошел, то оказалось, что Мишка уже самый настоящий ейный муж с законным штампом в паспорте!
Жили они хорошо, душа в душу, Мишка ее даже пальцем ни разу не тронул. Любил он Нюрку – по-своему, по-босяцки, но любил. И не пил почти, карты не катал, всю добычу нес в дом, а парень он был фартовый… Нюрка свою фабрику с изнуряющими тремя сменами забросила, приторговывала вещичками на рынке, машину купили, «Москвича» – на зависть соседям! Вообще, Мишка пацан нормальный был, вменяемый, Леший с ним и на воле дружбу водил, несколько дел вместе сделали, выпивали иногда, по праздникам, по-домашнему так, под хорошую закуску, пластинки душевные. А один раз, на Первое мая – праздник трудящихся всего мира, вышли они во двор покурить, а Мишка размяк и пожаловался:
– Пошли с корешом по наводке на верную кражу в Заводском, а хозяева неожиданно вернулись! Пришлось мужика гвоздодером отоварить, да слишком сильно вышло, к тому же по башке попал… Как бы не окочурился…
– А с хозяйкой что? – спросил Леший, но Мишка отмахнулся.
– Хозяйку Сенька Холодный в ванную затащил, связал там ее, что ли… Это, короче, не мой вопрос. Вот если я мужика грохнул, тогда дело пахнет керосином…
– А Сенька не продаст? – заботливо осведомился Леший.
– Да нет. Он в Волгоград дернул, тетка у него там…
Он тогда похлопал шурина по плечу, успокоил:
– Вылечат его, не парься! Пойдем, еще выпьем!
А утром позвонил Лису из телефона-автомата и хриплым с перепою голосом спросил:
– Что там у вас на Заводском?
– Разбой с изнасилованием, – настороженно отозвался Лис. – Два трупа. А что?
– Да так, ничего…
Леший повесил трубку, ходил взад-вперед по улице, думал, а через полчаса перезвонил:
– Там Мишка Щуплый с Сенькой Холодным работали. Сенька в Волгограде, у тетки, а Мишка здесь, пиши адрес…
Потом не выдержал, поехал к дому сеструхи и как раз увидел, как два опера и участковый в форме вытащили из подъезда шуряка с закованными сзади руками. Мишка вырывался и яростно орал:
– Пустите, суки! Порву всех-х!!! Менты позорные!!!
А Лис подошел и как дал ему по башке пистолетом – кровь так и брызнула! Мишка сразу обмяк и только злобно щерился окровавленным ртом. Сеструха выбежала следом, заорала истошно:
– Гады, фашисты, да что вы делаете! Вы же его убьете!
И долго выла вслед уходящей машине…
Лешего передернуло. В ушах, перекрывая гул транспортного потока, снова бился женский вой, полный безнадежности и тоски. Перед глазами мелькнула окровавленная рожа Мишки…
