Спасибо за все, что ты для меня сделал, Тревис.
Все, что Тревис для него сделал. Ведь именно из-за него погиб этот милый, добрый человек. А тот страшный незнакомец в черном явился к нему, и ни к кому другому. И еще «Дюратек». Что ж, по крайней мере Макс больше не страдает от боли.
С печальным предсмертным стоном обрушилась крыша «Шахтного ствола», и в воздух, словно прощальный фейерверк, поднялся ослепительный столб искр. Глаза у Тревиса болели от дыма и непролитых слез, но плакать он не мог.
— Прости меня, Макс, — прошептал он.
Затем во второй — и последний — раз в жизни Тревис повернулся и побежал прочь с места, где погиб его друг.
Алый полог продолжал укутывать небо, когда Тревис взобрался на вершину холма и посмотрел назад, туда, откуда пришел. Внизу, будто причудливая карта, раскинулась долина. В самом ее центре поднимался черный столб дыма: «Шахтный ствол», точнее, то, что от него осталось. Тревис перевел взгляд чуть южнее, на горстку коричневых домов: там жил Макс. Потом на северо-запад, где тонкой карандашной линией пролегла старая железная дорога, посмотрел на разбросанные прямоугольники никому не нужных вагонов. И, наконец, мимо черной ленты шоссе, на окраину городка. Останки «Обители Мага». Дом Джека Грейстоуна. Именно там все началось.
Только неправда все это. Тревис взглянул на восток, но картина, которую он надеялся увидеть — поля, раскинувшиеся до укутанного дымкой горизонта, старая ферма, обесцвеченная годами печали и дождем, — скрывалась от его взора. Но они там были, где-то далеко, за рыжими склонами Сигнального хребта и долиной. Вот где началось его путешествие.
Его взгляд снова вернулся назад: лавка древностей, железная дорога, дом Макса, «Шахтный ствол». На мгновение Тревис пытался сообразить, что он делает, а потом понял — прощается.
И куда же мне идти?
Этот же вопрос он задал малышке Саманте, когда разговаривал с ней и сестрой Миррим. И вот сейчас он вспомнил ее ответ.
Ты должен умереть, чтобы стать другим.
И тогда он понял, куда должен идти.
Тревис открыл старые ржавые ворота, вошел внутрь и аккуратно прикрыл их за собой. И зашагал по усыпанной гравием дорожке в глубь кладбища Касл-Хайтс. Ветер напевал жалобную песнь, обнимая старые, побитые непогодой надгробия, а Тревис осторожно пробирался между древними безымянными могилами. Он довольно быстро нашел то, что искал.
В самом центре кладбища на небольшом возвышении из земли и сухой травы стоял мужчина. Казалось, он взобрался туда, чтобы лучше видеть окрестности. Высокий, с прямой спиной, будто телеграфный столб, в черном костюме. Тонкой рукой мужчина придерживал широкополую шляпу, которую упорно пытался сорвать ветер, и смотрел вдаль — не на залитый огненным сиянием горизонт на западе, а на восток, откуда наступала ночь.
Тревис шел, не останавливаясь, мужчина не шевелился, словно не замечал его или ему было все равно. А может быть, он знал о его приближении и терпеливо ждал.
— Кто вы? — спросил Тревис.
Брат Сай продолжал изучать небо на востоке, однако на бледном, изрезанном морщинами лице появилось подобие улыбки.
— Я тоже рад снова тебя видеть, сынок.
Тревис сжался. Поразительно, как тихий, ласковый голос может так больно жалить. Он обошел холмик и оказался перед проповедником.
— Скажите мне.
Молчание. А потом:
— Мы те, кого забыли, сынок. Но мы-то себя помним. Разве этого недостаточно?
Тревис задумался. Ему хотелось сказать: нет, недостаточно, но он промолчал. Может быть, старик прав. Он знал про Джека, про Дейдру, про «Дюратек». Однако знание ничего ему не дало. Возможно, пришло время тайн, которым следует остаться тайнами.
— Зачем вы здесь? — спросил он, потому что ничего другого придумать не смог.
Полы широкого черного плаща брата Сая трепал ветер. День умирал, и с неба сыпались мерцающие искры сумерек.
— Два мира сближаются. Когда горит один, горит и другой.
— Я не понимаю, — сказал Тревис с сомнением. «Новая Черная смерть» — так, кажется, написано в газете.
Но ведь в наше время не бывает новых болезней. Они всегда приходят откуда-то.
— Зея нуждается в тебе, сынок. Они даже сейчас призывают тебя. Неужели ты не слышишь?
Тревис сжал окровавленные руки в кулаки, но у него уже не осталось сил на гнев, так страшно он устал.
— Мне все равно. Сейчас я мечтаю только об одном: позаботиться о самом себе — для разнообразия. Не хочу я спасать мир.
Брат Сай впервые за все время пошевелился: откинул голову назад, расставил худые руки в стороны и расхохотался. Его лицо превратилось в добродушную комическую маску, а адамово яблоко так натянуло кожу на шее, что, казалось, вот-вот выскочит наружу. Тревис уставился на него, не в силах оторвать глаз от завораживающего зрелища. Наконец проповедник успокоился, плечи старика печально поникли, словно смех отнял у него слишком много сил.
— Я сказал что-то смешное? — прищурившись, поинтересовался Тревис.
Брат Сай вытер слезы.
— Ты здорово пошутил, сынок.
Тревис только покачал головой.
— Неужели не понимаешь? — Брат Сай хлопнул в ладоши. — Спасешь мир, спасешь и себя. Никакой разницы, сынок, никакой.
Но Тревис все равно ничего не понял. Он жалел, что не может рассмеяться, как проповедник, ему казалось, будто его сердце сгорело, превратилось в серый пепел.
— Здесь у меня больше ничего не осталось, — сказал он. Брат Сай кивнул, снова став серьезным, он понял, что хотел сказать ему Тревис.
— Тогда тебе пора.
Он показал на две могилы неподалеку от холмика, на котором стоял. Первая казалась совсем свежей. На ней было установлено гранитное надгробие с одним-единственным словом:
МАЙНДРОТ
Интересно, это имя? — подумал Тревис и посмотрел на другую могилу.
Пустой прямоугольник шести футов глубиной, рядом в землю воткнута лопата, словно ждет своего часа. Сначала Тревис не заметил никакого надгробия, но в следующее мгновение удивленно зажмурился, когда понял, что ошибся. На камне были вырезаны следующие слова:
ТРЕВИС РАЛЬФ УАЙЛДЕР
«В смерти наше начало»
Тревис хотел было расхохотаться, но смех застрял в горле и не желал выбираться наружу. Да, разумеется. Умереть, чтобы стать другим. Каким? Он посмотрел на проповедника и кивнул. Скоро он узнает.
— Сними сапоги, сынок.
Тревис колебался. Разве гангстеры не мечтают умереть в сапогах?
— Давай, сынок. У нас мало времени.
Тревис поднял голову. Пурпурное, быстро темнеющее небо лишь в нескольких местах прорезали алые нити. Тревис наклонился и снял сапоги.
