— Глаза, глаза…
Глаза аллигатора таращились на него из кучи свежесрубленного папоротника, мешая сосредоточиться. Наконец Билли довольно крякнул, и хлопнул себя по низкому лбу:
— Конечно! Глаза, и зубы!
Бетховен облизнул большой палец, который раскровянил, отрывая хитиновые веки аллигатора, и нарочито медленно подошел к трупу У-Ы. Отпихнув ногой высунувшуюся из омута лягушку, мужчина племени Хвоща запустил левую руку в глубокий карман штанов и вытащил оттуда каменное рубило. Отлично сработанное орудие легло в ладонь легко и послушно. Билли осклабился и что-то пробурчал, обращаясь к тени давно погибшего в схватке с сухопутными лесорубами отца — создателя рубила.
Продолжая бурчать, Билли встал на одно колено над разбитой головой монстра и принялся за дело. Кровососы терзали его спину; колени, до которых не доходили рваные края штанин, были жестоко искусаны пиявками, но Бетховен методично, зуб за зубом, выбивал из пасти Силу. Наконец, дело было завершено — шесть клыков упокоились рядом с кастетом. Пора было убираться, но Билли еще некоторое время смотрел на пустые глазницы и кровоточащие десны аллигатора, словно бы прощаясь с ним. Затем неспешно стал собираться в дорогу.
Действовал он, однако, без мальчишеской суеты, словно бывалый воин. Встал, отряхнув с колен налипшую грязь, оторвал и мстительно раздавил в ладони насосавшихся крови пухлых пиявок, и только потом приступил к свежеванию туши. Удержание наверняка завершилось, так что труп вновь становился трупом — то есть желанной добычей для рыболова. Теша себя мыслью, что занимается столь недостойным делом в последний раз, Бетховен отделял от туши хитиновые полосы, рвал на аккуратные тяжелые ломти печень и сердце аллигатора, собирал в глиняную посуду драгоценную желчь. Ему не хотелось вспоминать ничего рыболовного, эта часть жизни уже казалась ему забытым сном, однако он все же похвалил себя — даже без всякого Удержания, без глаз и зубов, добыча попалась изрядная.
Не отрываясь от тяжелой работы, Бетховен настороженно следил за продвижением над головой груды облаков и Небесных Окон, края которых предательски краснели. Вскоре самые его мрачные подозрения подтвердились. Далеко к востоку от осиротевшего омута возник и стал нарастать надсадный вой, перешедший в хриплое клекотание, ураганом несущееся над бескрайней трясиной. Это Выпь, мать всех птиц, возвещала: близится час появления Огненного Убийцы. Солнце неумолимо приближалось к сердцу Болота, собираясь излить на него потоки своей яростной нелюбви ко всему живому. Когда вопль Выпи на самой высокой ноте перешел в хриплый кашель и внезапно оборвался, с аллигатором было покончено.
Билли, прыгая с коряги на корягу, устремился к укромному месту, где в тени плауна под сухой корягой лежала его нехитрая рыболовная амуниция, оставленная там для охоты на Силу. Длинная тростниковая трубка-сумпитан оказалась в руке Бетховена первой. С ней спокойней пробираться по гиблым районам топи. В условиях отсутствия Коня и Птицы, верный сумпитан оставался его самым мощным оружием. Затем наступила очередь стеганого халата. Только хозяин собрался облачиться в защитную одежду, как приметил: левая пола как-то странно топорщится и пульсирует, словно от осторожного дыхания забравшегося под нее зверя.
В другой обстановке и в другом месте Билли вел бы себя осмотрительнее, но не сейчас. Удержание сделало его более сильным и более наглым. Кроме того, время движения Окон и Небесного Убийцы диктовало свои условия. Он резко дернул халат на себя и в бок, с резким гортанным выдохом обнажая кастет.
Халат развернулся, и тот, что прятался под ним, вывалился с мягким стуком на кочку. Это оказался предприимчивый еж, который от неожиданности громко фыркнул, мгновенно ощетинился, лязгнул зубами и свернулся в грозный комок, поводя во все стороны иголками. Билли стоял над ним некоторое время на полусогнутых ногах, грозно раздувая ноздри, с занесенным кастетом в одной руке и свисающим до мха халатом в другой. Наконец ежу надоело это противостояние. Он качнулся на месте раз-другой, и вдруг быстро покатился в сторону, оставляя во влажной почве дырчатый извилистый след. Билли недовольно заворчал и бессильно опустил кастет, провожая улепетывающее лакомство жадными глазами.
Однако ежу не повезло. На пути бегства ему попалась лужа с нежно-фиолетовой актинией, растущей посреди зеленоватого оконца, в которое и угодил игольчатый комок. Мстительный гогот Билли совпал с жирным всплеском, с которым еж свалился в воду. Спасая свою жизнь, зверю пришлось развернуться, поднять над ряской темный нос и, колотя в мутной водице лапами, плыть к дальнему берегу.
«Не доплывет», — уверенно подумал Билли, всовывая руки в рукава халата, и не ошибся. Буквально через пару мгновений после падения ежа в омут актиния дернулась и стремительно свернула свои ядовитые жгутики, разбросанные вокруг для охоты на мелкую рыбешку. Верный признак того, что хозяин омута идет к поверхности. Видимо, что-то почувствовал и еж. Лапы его забили по воде быстрее, но это уже не могло его спасти. Огромная тень появилась внезапно, затемнив водоем под актинией. Ежа подбросило в воздух, где он перекувырнулся два раза и шлепнулся обратно. В миг, когда колючий зверек был вышвырнут из омута, Билли разглядел мелькнувшую над водой когтистую лапу. Вода вокруг мертвого ежа, пораженного в незащищенное брюхо, окрасилась алым. Затем мелькнули зубы у самой взволнованной ежом ряски. Мелькнули — и сомкнулись. А Билли уже бухал тяжелыми сапогами, перепрыгивая с коряги на корягу, прочь от места, где красная от ежиной крови вода понемногу успокаивалась.
Чтобы оглядеться, Бетховен бережно положил тушу на бугорок и вскарабкался по скользкому телу коряги. Видимость, разумеется, была отвратительная, но главное ему разглядеть удалось: никаких крупных хищников вокруг, кроме притаившихся в омутах. Но эти не в счет. Чтобы не попасться им на обед, достаточно не пытаться переплывать маленькие озерца, покрытые ряской. Начав уже спускаться, рыболов Племени Хвоща на долю мгновения задержал свой взгляд на туманном мареве, колыхавшемся на севере. Лицо его, обычно бесстрастное, исказила темная ненависть. Там заканчивалось топкое царство, образованное парниковым эффектом во Внутренней Флориде. Жидкая грязь в тех краях постепенно твердела, превращаясь в твердую почву. Народ Хвоща испытывал суеверный ужас перед самой идеей существования на твердой земле. Древняя Смерть представителями племени не мыслилась как абсолютное зло. Ведь именно она создала удивительный хаотический мир Внутренней Флориды, вне которого Люди Хвоща не мыслили своего существования. Земли «твердой грязи», как именовали весь остальной континент обитатели болот, считались проклятыми. В представлении обитателей омутов, области, где хаос приобретал застывшие формы, не могли быть ничем иным, как миром мертвых.
Таковые представления обусловили и соответствующее отношение Людей Хвоща к тем «несчастным», что пришли со стороны континента и расселились на кромке Великого Болота. Лесорубов и земледельцев Билли и его земляки ненавидели истово, считая оккупантами, вследствие попущения Высших Сил заселившими Земли Блаженных, мир предков, царство теней.
Бетховен плюнул в сторону «засохшей грязи» и поселений континентальных людей, торопливо слез с коряги, взвалил на плечи тушу и продолжил движение.
