— Ничего удивительного, — мягко улыбнулся капитан
Рикошетников. — Учтите особенности сегодняшнего вечера, вернее, ночи:
освещение, контакты с тайной, шутка дружищи Эдуарда, присутствие Вертопраховой…
— Переходный возраст, — резюмировала Наташа, и на
этом спор закончился.
…В глубоком раздумье вот уже битый час бродил Стратофонтов
Геннадий по улицам пустынным острова Крестовский. Разумеется, он не заставил
своих родителей волноваться, а из первого же телефона-автомата позвонил домой и
предупредил домашних, что не скоро вернется. У домашних, надо сказать, хватило
такта не задавать лишних вопросов. Особенностью маленькой, но дружной семьи
было сильно развитое чувство такта, которое украсило бы любой коллектив.
Геннадий, честно говоря, и сам не понимал причин столь яркой
эмоциональной вспышки и последующего прыжка из окна бельэтажа на панель. Ведь
ясно же и слепому, и глухому, и глупому, что вовсе не стремление
продемонстрировать Наташке Вертопраховой свою профессиональную парашютную
подготовку толкнуло мальчика на подоконник. Ясно, что и не обида на доброго
друга папу и его милый юмор толкнула Гену на подоконник.
«Должно быть, это шуточки переходного возраста», — с
тревогой подумал было пионер, но тут же отбросил эту банальную мысль. Другое
занимало его ум в часы блуждания по острову Крестовский. Лист ватмана,
скатанный в тонкий рулон, который держал он в своей руке. Тайна, приплывшая на
берега Невы из просторов Мирового океана. Обрывки тайны, как единичные галеоны
Великой Армады, которую разметал спасительный для Британии ураган. Единичные
галеоны «ундучок», «ором», «афия», «ринин», скрипя разболтанными реями,
мохнатясь обрывками парусов, вползали в крохотную бухточку гребного клуба
«Динамо». Впрочем, даже не сама тайна, не тайна как самоцель, волновала ленинградского
пионера. Отчетливый призыв «Спасите!» — вот что волновало его. Стремление
немедленно идти на помощь любому, кто в его помощи нуждается, было развито у
мальчика до высшей степени. Помочь! Спасти! Немедленно! Вперед! Без страха! Без
упрека!
Кто же сквозь тысячи километров, над материками и облачными
полями, послал ему сюда, в Ленинград, призыв о помощи? Кто и почему именно ему?
Друзья-патриоты с Больших Эмпиреев? Однако, по недавним сообщениям газет,
обстановка на архипелаге сейчас вполне спокойная, и независимость малой нации
развивается на достойных демократических началах. К тому же эмпирейцы сейчас
стали не так уж наивны: они не могут предполагать, что ленинградский школьник в
горячие весенние денечки может бросить все свои дела и примчаться в Южное
полушарие. Ведь теперь, после победы над черными силами мафии, они имеют
некоторое понятие о географии нашей планеты. И, кроме всего прочего, им нет
никакой нужды посылать в эфир смутные сигналы: они замечательно научились
пользоваться международным телефоном.
— Мафия. География. Мафия. География… — бормотал
Гена, приближаясь к воротам Приморского Парка Победы и глядя на пышные кусты
сирени, тревожно кипящие под порывами балтийского ветра.
Что привело его сюда, на морскую окраину города? Он сам себе
не отдавал в этом отчета, но его просто потянуло поближе к морю. Должно быть,
наследственные гены Стратофонтовых всегда тянули Гену Стратофонтова поближе к
морю в периоды раздумий и тревог.
— Мафия и География, — вдруг громко произнес он и
остановился в задумчивости. — Афия! — вскричал он. — Ведь это
слово есть в радиограмме! Галеон «Афия»! Быть может, в радиограмме есть призыв
к спасению от происков мафии? Эврика! Эврика!
— Простите, вы что-то нашли? — спросил неподалеку
вежливый немолодой голос.
Геннадий обернулся и увидел юношу в кожаной курточке и в
странных брюках с подобием крыльев на бедрах. Сначала он удивился, почему у
этого юноши такие странные брюки и почему такой немолодой голос, а потом,
приглядевшись, увидел, что это вовсе и не юноша, а старик. Да, это именно
старик обратился к нему в легком сумраке белой ночи, но у этого старика была
юношеская фигура и поблескивающие юношеским любопытством глаза. Это был
поистине старик-юноша: вот к какому выводу пришел Геннадий.
— Здравствуйте, — вежливо поклонился
Геннадий. — Кажется, вас удивил мой возглас «эврика»?
— Признаться, удивил, — улыбнулся юноша-старик
или, вернее, старик-юноша.
Он стоял возле низкого сарайчика, сбитого из листов жести,
похожего на импровизированные гаражи, которые мы часто можем видеть на окраинах
жилых кварталов, но несравненно более широкого, чем это требовалось для
обыкновенного автомобиля. В руках у старика был ключ, похожий на большой
древний ключ от города Костромы, который когда-то Геннадий видел по
телевидению. Геннадий приблизился. Что-то в лице старика, в выражении его глаз
располагало к откровенности, и мальчик тихо сказал:
— Видите ли, мне показалось, что я нащупал ключ к
тайне.
— Ах, вот как! — воскликнул старик. — В таком
случае мне остается вас только поздравить!
Они, улыбаясь, смотрели друг на друга и чувствовали
нарастающую симпатию друг к другу. Так бывает: люди, родственные по духу
угадывают друг друга, и только смущение мешает им сразу же сблизиться. Гене
очень хотелось рассказать старику свою тайну, но он смущался. Старику хотелось
чрезвычайно эту тайну узнать, принять в ней участие, вникнуть, помочь, но и он
смущался. Все же он решился пошутить для разведки.
— У вас ключ от тайны, а у меня всего лишь от этого
ангара. — И он показал Геннадию средневековый ключ и кивнул на сооружение
из жести.
— От ангара? — удивился Гена.
— Так точно, — подтвердил старик. — Перед
вами самолетный ангар. Хотите взглянуть?
Он вставил ключ прямо в замок и повернул. Послышались первые
такты старинной песни «Взвейтесь соколы орлами», и дверь открылась. Старик
включил свет, и Гена увидел в ангаре аэроплан. Именно аэроплан, а не самолет —
и даже не аэроплан, а летательный аппарат, как говорили в России на заре
авиации. Аппарат этот уже описан в нашей повести, и повторяться сейчас не
резон. Скажем лишь, что старик-юноша радостно улыбнулся при виде того, как
глаза таинственного мальчика (а Гена представлялся ему именно таинственным
мальчиком) загорелись великим и могучим чувством — любопытством, тем
чувством, которое, возможно, направляло всю жизнь этого старика. Может быть,
вид Гены Стратофонтова напомнил старику его собственное отрочество.
— Как?! — вскричал мальчик, бросился было к
аэроплану, но тут вмешались воспитание и врожденное чувство такта. Он сдержал
свой порыв и представился: — Простите, мы не знакомы. Мое имя Стратофонтов
Геннадий.
— Как?! — вскричал при этом имени старик. —
Уж не брат ли вы Митеньки Стратофонтова, с которым мы в Ораниенбауме в
пятнадцатом году отрабатывали буксировку планера?
