К стопам титанов приносящей пряжу…
и в скобочках под стихотворением — «Тихий океан.
По радиотелефону».
«Боги, и ты, Персефона, — молча молился Рикошетников в
курительной комнате Публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина, — пусть
покинет Олега Олеговича вдохновение, пусть посетит его благотворное поэтическое
молчание на время рейса, пусть не посадит он на камни любимого „Поповича“».
На Олимпе остались глухи к первой просьбе капитана, но
прислушались ко второй. Копецкий бомбил стихами газеты — по радио, через
спутники, но «Поповича» на камни не сажал. Умело управлял кораблем, даже не
зная «Некоторых особенностей кораблевождения…», то есть диссертации
Рикошетникова.
Итак, капитан Рикошетников забрел на огонек к Стратофонтовым
и тоже оказался у истоков тайны.
На круглом столе под медной люстрой, переделанной из
корабельного кормового фонаря прошлого века, лежал лист ватмана, на который
Гена нанес фломастером слова и осколки слов в том порядке, в каком выловил их
из эфира его радиоприемник. Лист выглядел так:
Стра 19 ундучок ором что-то учит афия отн ринин канал память
не изменяет бург ыре ьва олоты рылья фогель повторяю фогель бесконечно спасите
кунст
При виде такого послания читателю, конечно, будет нетрудно
вообразить себя в кают-компании славной яхты «Дункан», в обществе незабываемых
лорда Гленарвана, майора Мак-Набса и капитана Джона Манглса.
— Сегодня было очень много грозовых помех, —
сказал Гена, — и сигнал очень слабый… очень далекий сигнал. Даю голову на
отсечение, но эта станция впервые появилась на частотах коротковолновиков.
— То есть как это «голову на отсечение»? —
забеспокоилась бабушка Мария Спиридоновна.
— Ах, мама! — досадливо воскликнула мама
Элла. — Это фигуральное выражение. Говоря «голову на отсечение», никто не
думает об отсечении головы.
— Все-таки слишком сильное выражение, — вздохнула
бабушка и погладила Гену по голове.
— Какие будут предложения, Генаша? — нетерпеливо
спросил папа Эдуард. — Ждать невыносимо. Надо действовать. Но как? В каком
направлении?
— Я предлагаю каждому из присутствующих дополнить,
дописать эту загадочную радиограмму, — предложил Рикошетников. —
Потом мы сложим плоды нашего воображения и попытаемся в них разобраться. Очень
часто истина скрывается в самых нелепых наших домыслах. Начните вы, дружище
Эдуард.
— Охотно! — воскликнул папа Эдуард, скромный почтовый
работник и знаменитый альпинист. — Я бы представил себе текст радиограммы
так: «Стратофонтовым. На высоте 6719 метров в северо-западном районе горной
системы Гиндукуш, на восточном склоне пика Аббас, где в прошлом году потерпела
неудачу экспедиция Хиллари, в пещере над отрицательным уклоном в 19° скрыт
сундучок, в котором что-то стучит…»
— Далеко вы ушли, дружище Эдуард, — улыбнулся
капитан Рикошетников и повернулся к маме Элле: — А вы попробуйте, дружище
Элла!
— У меня будет короче, чем у Эдьки, — энергично
сказала мама Элла, скромный библиотекарь и чемпион мира по затяжным прыжкам, и
придвинула к себе ватман. — «Стратофонтовым. Необходимы самолеты и парашютисты
для высадки на скалистом острове Лилуока 19° широты и 19° долготы, где
находится сундучок, в котором что-то стучит…»
— По моему, это ближе к истине, — торопливо
вставила бабушка. — Самолеты — это ближе к истине…
— А вы как бы начали, дружище Николай? — обратился
Гена к своему старому другу.
Рикошетников с улыбкой произнес, глядя на ватман:
— Я бы начал так: «Стратофонтовым для Рикошетникова. С
борта экспедиционного судна „Алеша Попович“. Срочно вылетай на Таити и не
забудь с собой сундучок, в котором что-то стучит. Тот самый сундучок, в котором
коньячок…»
— Боюсь, что все это не очень серьезно, друзья, —
сказал Гена своим родителям и своему капитану. — Вы выдаете желаемое за
действительность, а на деле мы не продвинулись вперед ни на дюйм…
— Ошибаетесь, дружище Геннадий, — сказал
Рикошетников, — неужели вы не заметили, что у всех нас троих «ундучок-ором-то-то-учит»
непроизвольно превратилось в «сундучок, в котором что-то стучит»?
— Потрясающе!!! — воскликнула пораженная
компания. — А вдруг здесь и скрыт ключ к тайне?
— Хи-хи, — послышалось из затемненного угла
гостиной, из глубокого кожаного кресла. — А вдруг это «бурундучок под
забором что-то бурчит»?
— Дашка! Как ты сюда попала? — вскричал Геннадий.
В глубоком кожаном кресле, позевывая дивным ртом, сидела не кто иная, как Даша
Вертопрахова. Впрочем, это могла также быть не кто иная, как Наташа Вертопрахова,
близнец Даши.
— Я Наташа, — сказал близнец. — Дашка послала
меня к тебе списать задачи по геометрии, а я как села в это кресло, так и
заснула. Тренировки, друзья мои, выматывают все силы. Тебе не нужно этого
объяснять, Геннадий.
Следует сказать, что взаимовлияние близнецов еще не до конца
оценено современной наукой. Вот сестры Даша и Наташа, едва познакомившись друг
с другом на Эмпирейских островах, тут же передали друг другу, с одной стороны,
любовь к художественной гимнастике, с другой — презрение к
лжеаристократии. Даша, бывшая Доллис, кроме того, тут же усвоила от Наташи
манеру слегка подтрунивать над Геннадием Стратофонтовым.
— Держу пари, что ты, Наташка, опять взобралась к нам в
гостиную по стене и через окно, — нахмурился Гена.
— Странно, что ты, дружище сынок, до сих пор не освоил
этого пути, — укоризненно сказал папа Эдуард. — Отстаешь от своих
сверстников.
Удивительной силы реакция была ответом на добродушный
отцовский упрек. Мальчик вскочил со своего места, пылая лицом, как красный
светофор.
— Дружище отец! — воскликнул он с дрожью почти
юношеского негодования в голосе, схватил со стола ватман, одним прыжком взлетел
на подоконник и исчез в окне.
Когда родственники подбежали к окну. Гена уже заворачивал за
угол, независимо помахивая рулоном.
— Вполне профессиональный прыжок, — одобрила мама
Элла.
— Почему он так вскипел, дружище жена? —
полюбопытствовал папа Эдуард.
— Другого я и не ожидала, — строго глядя в
сторону, сказала Мария Спиридоновна. — Достойный ответ на неосторожную шутку.
