Из дома вышел Лонкоп. Он был бледен, но, похоже, более или менее трезв. Нарочито, как мне тогда показалось, печатая шаг, капитан вышел на середину открытого пространства перед воротами и огляделся. Затем махнул рукой Бибнону, тот, потирая руки и хихикая, отошел в сторону. Двое солдат, стоявших рядом с ним, взялись за бревно, выполнявшее роль засова. Я понял – сейчас ворота будут открыты и в Дашстель войдет враг. Я не пытался угадать, что это за враг и насколько он будет силен. Я знал одно – это будет мой враг, в противном случае колдун не стал бы потчевать сонным зельем наших новобранцев и меня в том числе.
Что мне следовало делать? Попытаться спрятаться и незаметно улизнуть? И что потом? Я был один в чужом краю, в Болотном Краю… Сдаться? Но я мог стоять на ногах и в моих руках был меч. И еще на моей стороне было одно преимущество – внезапность. Эти четверо не ждали, что кого-то минует действие сонного зелья, я же видел, как неторопливо и уверенно они действовали. И их было только четверо.
Я поднял свое оружие и бросился на предателей…
* * *
Ливда горела. Что в точности происходит там, откуда поднимается зарево, я не понимал и собирался ждать развития событий здесь. В конце концов, именно сюда сместится эпицентр бури, где бы и как бы она ни начиналась. Поэтому я кивнул носильщикам и уже хотел возвратиться в переулок, где остался Эрствин, когда к площади перед домом не вылилась из улицы Каменщиков целая процессия. Шаркали подошвы башмаков и сапог, бряцало оружие, неровно горящие в руках шагающих солдат факелы бросали отсветы на стены и запертые ставни… Впереди гордо шествовал Лысый, его лицо так и сияло – под стать начищенному до блеска шлему, на котором огни факелов играли крошечными багровыми язычками пламени. За сержантом шагали с дюжину или даже больше его вояк, окружившие трех связанных пленников. Среди арестованных выделялся ростом Конь, на него даже просто смотреть было больно – весь перепачканный в крови (непонятно, своей или чужой) и сильно избитый. Однако лицо бандита сияло не меньше, чем у пленившего его сержанта. Конь ухмылялся, сплевывая кровь и это было по-настоящему страшно.
Я собирался было нырнуть в тень, но не успел – Конь заметил меня и радостно взвыл:
– Хромой! Хромой! Я таки порезал его, суку!.. Я порезал его – ты слышишь, Хромой?!. Я порезал Мясника!
Я выругался про себя, вот уж некстати эта встреча и совсем ни к чему, чтобы меня узнавали здесь. И кто? Арестованный стражей бандит! Лысый тут же уставился на меня:
– Э, Хромой! Ты что, знаешь его? – и, не глядя, ткнул большим пальцем себе за спину, на радостно скалящегося Коня.
– Клиент, – нехотя пояснил я, – а за что его? Если это не служебная тайна, конечно…
– Тайна? – сержант едва не расхохотался, – вот увидишь, завтра об этом будет говорить весь город! Я выследил Мясника и успел вовремя. Этих всех взяли как раз во время заварушки.
– А Мясник? – спросил я, судьба Гедора меня в самом деле интересовала.
Токит помрачнел:
– Удрал… Но этот парень верно говорит, Мяснику хорошо перепало, – он обернулся к Коню, – ты правду говоришь, что это ты Мясника порезал?
– Ага, – бессмысленная ухмылка не покидала рожи бандита, – я!
– Ладно, завтра будем разбираться, – сержант покачал головой, – но среди этих троих хоть один должен быть с другой стороны. Хоть один – из подручных Мясника.
Это было ясно, сержант уже успел доложить начальству, что во всем виновны Мясник с Неспящим, значит и арестованы должны быть именно их люди. Кого-то же нужно судить и казнить на радость честным гражданам! Впрочем, страже никто не помешает объявить всех, кто был схвачен во время потасовки, головорезами из банды Мясника… Так что Коню, возможно, и не повезет – его повесят за то, чего он не совершал. Хотя, с другой стороны, у него полно грехов, за которые веревка – в самый раз… Едва я успел об этом подумать, как Конь, резко развернувшись, въехал ногой в живот другому пленнику. Нечесаные патлы хлестнули вокруг головы долговязого бандита, щедро рассыпав град кровавых капель. Тот, которого ударил Конь, с хрипом сложился пополам и рухнул на мостовую. Один из стражников ткнул Коня в ребра рукояткой алебарды – не зло и не сильно. Для порядка.
– Вот этот и был с Мясником, – невозмутимо пояснил Конь.
– Завтра будем разбираться, – повторил Лысый, совершенно не удивленный поступком Коня, – значит так. Этих – по камерам. И чтобы всех по разным! Не то еще передушат друг дружку за ночь. А мне капитану хоть кого-то надо представить. И для суда… После суда – Гангмар бы с ними…
Тут Лысый сообразил, что слишком разговорился и замолк. Сняв шлем, он вытер потный лоб. Несколько стражников последовали его примеру, шестеро толчками погнали пленников к тюрьме, которая была за Большим домом. Я не удержался и крикнул вслед уходящим:
– Эй, Конь! А что было-то?
Бандит бросил через плечо:
– Мясник теперь сдохнет! Он нарушил соглашение, за бабой в Хибары пришел, когда его в порту ждали! Попомни мое слово, Хромой, ему теперь не жить, даже если его смогут залатать после моего ножика!
Шагавший следом стражник снова врезал ему древком, на этот раз сильнее. Чтобы Лысый не заподозрил, что я знаю больше него, я первым спросил:
– О чем это он, Коль? Какая баба? Какое соглашение?.. Ты что-нибудь понял?
– Не знаю, – хмуро буркнул сержант, – когда Мясник удрал, с ним была бабенка какая-то… Может, его жена… Завтра, Хромой. Завтра буду разбираться. На сегодня хватит с меня приключений – Хибары горят, там трупов – не меньше десятка на улице… И Мясник все же сбежал… Все-таки сбежал… Да, а ты почему здесь?
Я не знал, что ему ответить. Но меня выручили. Над нами прогремело:
– Эй, сержант! Что здесь происходит? – на сцене объявился член ливдинского городского Совета почтенный мастер Сектер.
Глава 36
У человека неискушенного может возникнуть вопрос – зачем в Ливде вообще нужны члены Совета? Нет-нет, я все понимаю, Совет – это важный элемент муниципального самоуправления, это наша гордость, это наше завоевание, это свидетельство того, что Ливда сама может о себе позаботиться, что ей не нужен имперский граф… Городской Совет – это понятно. Но зачем нужны конкретные люди, зачем нужны синдики, входящие в него? Неужто для того, чтобы любой мог сказать: смотрите, вот заседает в Совете такой-то, так вот он – дурак. А рядом с ним в Совете сидит еще сякой-то, так он – казнокрад. Тот – проходимец, тот – вор, взяточник, развратник и Гилфинг весть кто еще… Ну, так зачем они нужны? Не знаете? Я вам скажу. Чтобы было кому время от времени орать на наших стражников.
Если бы не члены городского Совета, которые являются в Мир в крови и плоти (и с лужеными глотками, что важно!), сержанты стражи совсем бы распоясались, ибо им бы некого было бояться – они настолько лишены воображения, что не смогут бояться абстрактного символа, гордости и завоевания… Нужно было видеть, с какой сердитой рожей Лысый оборачивался на окрик Сектера и как его лицо расплылось, разгладилось, едва он узрел, кто на него орет. Члены ливдинского Совета имеют право орать на сержантов стражи, которые имеют право орать на своих людей, а те, в свою очередь, на всех остальных обитателей нашего славного города. И не только орать. Крики и брань – это самое естественное и частое выражение миропорядка, царящего в моем городе… И, замечу, едва ли не самое безобидное его выражение.
