«Так или иначе, все кончается бездной».
«Нет смысла подстегивать события. Пусть подождет».
«Она не знает, что такое ждать. Она не привыкла».
«Тогда мы сильнее ее, потому что мы умеем ждать».
«Немного напоминает то, что однажды сказал Паскаль».
«Да, напоминает».
«Такая философия в устах человека действия!»
«Я достаточно образован и никогда не против того, чтобы занять мудрости в книгах».
«Что будет с нами?»
«Мы изменимся».
«Не понимаю».
«Не знаю точно, как это произойдет, но наши миры перепутаются. Это будет связано с неправильным использованием сил Энни».
Молчание. Три удара. Еще три. Потом:
«О, не являемся ли мы сном, Перри, сном демона? А может, демон — это я?»
«Все мои доводы бессильны против солипсизма. Никому из смертных еще не удавалось доказать нереальность сущего. Даже если такие доказательства будут бесспорны, они не станут убедительными».
«Ты — это я, мой злой дух, моя темная сторона. Мы две противоположности одного духа, так совершенно дополняющие друг друга».
«Мы не разные сами по себе, По. Мы просто из разных миров».
Он усмехнулся.
«Сейчас, более чем когда-либо, мне кажется это нереальным», — ответил он, — «похоже на внутренний диалог с самим собой».
«Что мне сказать?»
«Думаю, ничего. Или это, или согласись со мной».
«Я всегда за то, что лучше быть, чем не быть, даже если это всего лишь чувство».
Тут раздалось позвякивание и слева от меня со стороны двери образовалась узкая полоска света, достаточная, чтобы увидеть поднос с куском хлеба и маленькой фляжкой на нем, который был подан в комнату через отверстие в нижней части двери.
«Предполагаю, теперь настала пора выбирать между бездной и хлебом насущным», — заметил По.
«В таком случае настало время обеда».
Я встал.
«Как жаль, что ты не существуешь, Перри», — рассуждал он почти с грустью. — «Я бы мог полюбить тебя».
У него был метафизический взгляд на происходящее, который я не мог разделить. Вскоре после еды я ощутил неприятный приступ зевоты. Боясь быть застигнутым сном слишком близко от места, которое определяло мое существование здесь, я лег на бок поближе к стене. Я все еще чувствовал присутствие По.
Когда я проснулся, что-то было не так. Я не знал, сколько времени был в забытьи, но когда открыл глаза, было светло. Отвратительное желтовато-красное свечение позволило мне в первый раз увидеть изнутри свою тюрьму. Форма была не такой, как мне показалось на ощупь в темноте. Она была не такой квадратной и больше походила на прямоугольник. Более удаленные друг от друга стены были металлическими, те, что ближе — каменными. Теперь я мог различить изображения чертей, танцующих скелетов, перевернутые распятия, людей, поджариваемых на огне и разорванных на части.
Пол был каменный, яма находилась в центре, который я с трудом мог определить. Дело в том, что мое положение не давало такой возможности: я был связан и беспомощен, как чурка. Я лежал на спине на вершине этого сооружения, где был привязан длинной веревкой. Она обвивала мои ноги, туловище, правую руку и плечо. Голова и левая рука были свободны, на полу в пределах досягаемости стояла тарелка с едой. Это было какое-то вкусное мясное блюдо, и после хлеба и воды созерцать его было невыносимо. У меня было чувство, что последние два раза в еду добавляли снотворное. Но на что я, в сущности, себя обрекал? Я хотел есть и пить. Сон в этом случае — каково бы ни было его происхождение — казался наилучшим способом коротать здесь время.
Я пошарил в поисках бутылки с водой, но не мог найти ее. Вот тогда-то я и понял, что это была первая, физическая, часть моих мучений, так как жажда с каждой минутой становилась сильнее.
«По?..» — сделал я попытку, стараясь вернуться к прежнему ходу мыслей.
«Перри, а была ли Энни на самом деле?» — словно спрашивал он откуда-то.
«Конечно, была. Она и сейчас есть…»
«Демон! Ты лжешь!»
«Нет! Иди к ней. Позови ее».
Потом он ушел, снова оставив меня одного, наедине с моей жаждой. Я перевел свое внимание на высокий потолок, где увидел изображение Сатурна, пожирающего своих детей. В одной руке он держал маятник вместо традиционного скипетра. На мгновение мне показалось, что этот институт слегка колебался, выполняя еле заметные движения. Потом я был потревожен какой-то возней рядом со мной.
Крыса — маленький дьявол с глазами-бусинками — появилась на краю ямы, из которой доносились звуки, свидетельствующие о наличии других ее сородичей. Она подняла нос и задергала им, синхронно двигая усами. Вскоре другая, более крупная особь появилась вслед за первой. Шум возни не прекращался, и первая исчезла под моим подносом, в то время как вторая начала принюхиваться. Еще две вскарабкались на край ямы, потом еще одна. И еще… к этому времени первая обнаружила тарелку, которая носила следы моей недавней трапезы.
Мне не нравилось, что животное так близко подошло ко мне — не по какой-то другой причине, а лишь из-за слухов о чуме, которые дошли до нас при въезде в Испанию — и я несколько раз рукой махнул в ее сторону в надежде спугнуть ее. Но она совершенно игнорировала это и совершенно невозмутимо продолжала пользоваться моими объедками.
Немного позднее, однако, появилась вторая и предъявила свои права на добычу. Вскоре они сцепились, кусая друг друга и издавая невообразимые звуки во время потасовки рядом со мной. Их конфликт еще не был разрешен, а уже две других вскарабкивались на тарелку и немедленно бросились друг на друга.
Я перестал махать на них рукой, чтобы они не поняли это как угрозу и не напали. К этому времени грызуны, появившиеся из ямы, наводнили собой все вокруг меня. Они забирались на меня, бегали по мне и, используя мое тело как плацдарм, атаковали своих приятелей внизу. Я старался как можно меньше шевелиться, испытывая смертельный страх от мысли, что если одна из них вздумает откусить от меня хотя бы крохотный кусочек, остальные сочтут меня съедобным и превратят en masse, пообедав мной. К счастью, одна из них прикончила другую и все бросились уничтожать ее остатки. Откуда-то взялись еще несколько грызунов, и пол превратился в сплошное поле битвы и одновременно обеденный стол, где серые визжащие существа изгибались и барахтались, поднимались и опускались, как кошмарный поток, запятнанный кровью.
Прошло много времени, пока я оторвал от них свой взгляд, повернул голову и снова взглянул вверх. От того, что я увидел, у меня перехватило дыхание. Маятник больше не дрожал, а раскачивался из стороны в сторону с амплитудой около ярда. И он постепенно снижался. Его нижняя часть исключительно сверкала, отражая свет таким образом, что это подчеркивало необычайную отточенность края. Лезвие было длиной около фута, слегка прогнуто и крепилось на медном пруте, который начинался от руки Сатурна, другой рукой Сатурн ел своего отпрыска, остальные — в ожидании жались у его ног. Все сооружение шипело и издавало легкий ветерок своим движением.
