У меня на миг создалось впечатление, что я снова сражаюсь с гигантом Антеем, но оно быстро улетучилось. Мне противостояла куда большая сила, хотя сам Танат был гораздо меньше гиганта. Он был крепче гидры, а у меня не было под рукой палицы.
Мне пришлось некоторое время бить своего противника кулаками, чтобы нанести ему хоть какой-то урон. Он же в ответ не бил, даже не пытался захватить меня, как в борьбе. Он пытался обхватить меня, как может только одна Смерть, пытаясь высосать жизнь из моего тела. Но слишком сильна была во мне жизнь.
Не отрывая взгляда от противника, я увидел краем глаза, что двор превратился во что-то вроде арены для борьбы, окруженной чуть ли не половиной обитателей дворца. Вторая половина стремительно разбежалась.
Я снова осыпал Смерть ударами, и снова Танат попятился, медленно отступая от меня по кругу. Из его груди вырвался пронзительный вой боли и гнева, изо рта потекла кровь, и я услышал первый тихий, недоверчивый шепот толпы, которая до того даже дышать боялась.
Смерть пятилась, я наступал.
Я был неуклюж и не имел опыта в кулачном бою, но и мой противник, как я вскоре понял, тоже. Снова и снова я наносил неловкие удары, широко размахиваясь. Любой удар размозжил бы череп и ребра простого человека, искалечил бы любое земное животное. Они не могли убить бога Смерти или хотя бы сломать ему кости, но снова и снова он спотыкался и падал. Теперь я увидел по его глазам, что он начинает понимать, что в моей крови и теле воистину живет сила моего отца.
И все же так сильна была его гордыня и ненависть, что он снова и снова поднимался, взмахивая призрачными крыльями, и бросался на меня.
Моя собственная гордость, мой гнев возросли до предела. Я ударил его правой рукой прямо в солнечное сплетение изо всех сил, и бог задохнулся, на мгновение замер и сложился почти пополам. В это время я ударил его левой рукой по голове, словно забивая гвоздь. Под ногами моей жертвы треснула каменная плита.
И бог Смерти упал в четвертый или пятый раз. Даже при таком ударе Танат не потерял сознания. Но и он, и я, и все, кто смотрел на нас, понимали, что бог безнадежно проигрывает.
Я отступил на шаг, как опытный боец, ожидая, что мой противник попытается подняться.
Он поднял лицо, покрытое божественной кровью, и со странным отчаянием посмотрел на меня, во взгляде его ужас мешался с недоверием. Он пополз прочь. Через несколько ярдов Танат встал на ноги, но теперь он повернулся ко мне спиной и, хромая, спотыкаясь, пошел прочь от меня. Кольцо зрителей, молчавших в благоговейном ужасе, быстро расступилось при его приближении. Воплощение Смерти еще не умерло, но его сила опасно уменьшилась.
Сначала он захромал было туда, где он оставил царицу, словно решив все же забрать ее. Но я быстро заступил ему дорогу, и бог Смерти содрогнулся и снова пошел прочь.
Танат уступил мне не только поле битвы, но и свою жертву, и, казалось, у него только и осталось сил, чтобы убраться отсюда. Прежде чем он успел добраться до края террасы у сада, где встревоженные зрители при его приближении быстро разбежались по сторонам, тело его вдруг стало прозрачным и исчезло. Я успел увидеть лишь его полный злобы взгляд, прежде чем он растворился в воздухе.
Я повернулся к Данни, но не смог сразу увидеть ее среди внезапно зашевелившейся толпы.
Царица Алкеста, бледная, как та участь, которой она только что избежала, лежала там, где оставила ее Смерть. Глаза ее были закрыты, но мы все с радостью увидели, что она дышит. Танат почти досуха выпил из нее жизнь, но когда он потерпел поражение, возникла угроза существованию его самого, и все, что он забрал у царицы, вернулось к ней. Ее любящая семья и слуги сгрудились вокруг нее, крича от восторга. Вскоре она пришла в себя на руках обезумевшего от радости мужа.
Вся толпа, смотревшая на наш поединок, была потрясена моей силой. Некоторые уже пали предо мной ниц, словно перед богом, но я показал, что мне это не нравится, и они быстро встали.
Когда царь Адмет наконец-то оторвался от своей молодой супруги, он бросился ко мне, выражая свою вечную благодарность, обещая мне в награду все, что угодно. Я был молод и, должен признать, даже чуть ли не поверил ему.
Щеки его все еще блестели от слез, но на сей раз это были слезы радости.
– Полцарства, Геракл! Клянусь Зевсом и Аполлоном, что половина всего, что у меня есть, – твоя!
Может, я несправедлив к нему и он правда выполнил бы свое обещание, но я отказался от его подарка.
– Мне не надо земель, царь. Управление государством слишком сложное для меня дело.
Тогда Адмет предложил мне гору золота, драгоценных камней, множество рабов и заявил, что отказа не примет. Но когда он все же принял отказ, я не особенно волновался. Мне действительно не было нужно ничего из того, что он мог мне предложить.
В ту ночь некая служанка сама попросила о чести разделить со мной ложе, на что я согласился, так что вопроса о том, что было между мной и сестрой Мелеагра (который несомненно встал бы, откажи я служанке), не возникало.
Наконец я погрузился в глубокий сон. Но спать мне пришлось совсем недолго, всего несколько часов, потому что во сне мне явился царевич Астерион. Он еще не успел заговорить, а я уже понял, что он хочет предупредить меня о чем-то. Мне снилось, что мы с царевичем стоим в темной большой комнате, даже зале, продуваемой холодным ветром, врывающимся в открытые окна и двери. Я чувствовал, даже знал, что он собирается сказать нечто настолько ужасное, что проснулся весь в поту, задыхаясь, прежде чем успел услышать его слова. Юная служанка, делившая со мной ложе, испугалась и поспешно покинула комнату, и больше я ее не видел.
На другое утро я простился с царем и царицей при радостном гуле колоколов. Я помахал рукой Данни, последний раз посмотрев в ее волшебные зеленые глаза и на стройную фигурку. Я сел в свою лодочку и поплыл, почти оглохнув от восхвалений и пожеланий доброго пути. Я сгорал от нетерпения вернуться домой и повидаться с женой и сыном.
Теперь я отложу стило, чтобы собраться с духом для того, чтобы рассказать, что было дальше.
Я уже понимал, что для некоторых дел даже силы Геракла может оказаться недостаточно.
Следующая часть моего путешествия прошла без приключений. Немного дней минуло с тех пор, как я покинул царство Адмета, и вот я уже был в родных краях. Скорость «Небесной ладьи» позволила мне пересечь большую часть известного мира за какие-то часы вместо недель и месяцев.
Приблизившись к родным краям, я оставил лодку на том же месте, где в прошлый раз, и легким шагом направился домой.
Когда я уже был почти в виду стен Кадмеи, с трудом бредя по узкой дороге, я увидел впереди одинокую фигуру, черную на фоне закатного неба. Человек стоял неподвижно и ждал меня. Издалека еще я узнал копну курчавых черных волос и оттопыренные уши. Это был Энкид. Но он не бросился мне навстречу, так что какие бы вести он ни нес мне, они не были добрыми. У меня сердце сжалось, когда я подошел поближе и увидел лицо моего племянника и рубище, которое он согласно обычаю надел в знак скорби.
