Я извинился за то, что не могу рассказать ей ничего о брате. В свою очередь, она ответила, что прибыла ко двору царя Адмета по общему приглашению. Она была единственной представительницей семейства Мелеагра, которая смогла приехать.
– Мой дядя Авгий не мог оставить дом. По крайней мере, он так говорит. И мы решили, что будет невежливо, если никто из нашей семьи не приедет. Вот я и приехала.
– Я рад, что приехала ты, а не твой дядя.
Я узнал, что корабль, доставивший ее в Феры, стоит в гавани рядом с моей лодкой. Меня сразу же потянуло к ней, но вместо этого я сказал ей о своей женитьбе.
Когда Данни услышала об этом, она почти вскользь обронила, что после нашей последней встречи ее помолвили с одним из соседей ее дяди и что именно дядя эту помолвку и устроил. Но старый сосед умер прежде, чем успели отпраздновать свадьбу.
– Прими мои соболезнования, – сказал я.
Ее зеленые глаза сверкнули горечью.
– Прибереги их для другого раза. Для меня это было счастливым спасением.
– Тогда – прими поздравления.
Мы снова вернулись к аргонавтам, о походе которых ходило столько слухов. Я рассказал Данни о том, как я отстал от похода и разлучился с ее братом, и она только высказала надежду, что Мелеагр не знал о похищении моего племянника.
– Подонки! – воскликнула она. – А ты очень опечален, Геракл, что пропустил все славные приключения?
– У меня и времени-то не было думать об их возможных приключениях. У меня и так жизнь не больно тоскливая.
После вежливых разговоров с остальными гостями я отвел Данни в сторону для более частной беседы. Сейчас я не хотел рассказывать свою историю в присутствии других.
Когда мы остались наедине, она сказала мне:
– Мой дядя Авгий настаивает, чтобы я все время была при нем. Все говорят, что не дело молодой незамужней женщине вести хозяйство самой.
– Я бы не захотел жить с твоим дядей в одном доме, – заметил я.
– И я тоже. Пока мне удавалось отвертеться. Я больше всего боюсь, что он не станет дольше ждать возвращения Мелеагра и устроит мне какой-нибудь другой брак.
Это было бы большой бедой, подумал я. Но вся обстановка вокруг, говорившая о настоящем горе, быстро свела на нет наш разговор.
– Что тут случилось? – тихо спросил я, показывая рукой на двор и дворец.
Данни тоже еще не знала. Но один из младших придворных, когда узнал, что мы в полном неведении, ответил на наш вопрос.
– Горе нам! Наша дорогая царица умерла!
Какого-либо связного рассказа о том, как это произошло, мы так и не добились, подробности было узнать невозможно. Однако главное было понятно: любимая всеми молодая царица умерла. Беда поразила царскую семью меньше суток назад, и эта весть еще только распространялась к границам царства. Но традиция, столь же косная здесь, как и в других местах, гласила, что чужестранных гостей все равно следует принять согласно обычаю.
Когда царь, наконец, вышел к нам, лицо его было настолько полно отчаяния, горя и обреченности, что я не смог сдержаться:
– Царь, прими мою скорбь!
Адмет повернулся ко мне, но он словно бы не видел меня. Это было от горя – не от надменности. Он был молод, наверное, жена его была не старше, и никогда я еще не видел человека, настолько раздавленного горем. Я увидел слезы на его щеках. Ему было трудно произнести даже несколько слов.
– Моя царица, моя жена… мертва.
Мы поспешили утешить его, как могли. Я снова повторил:
– Царь, я соболезную тебе от всей души! Что я могу сделать, чтобы облегчить твои страдания?
Но царь ничего не сказал тогда и снова тихо заплакал.
Приветственный пир, который по жестким местным обычаям дал нам царь, был, конечно, никаким не пиром. Да и трапезой его только относительно можно было назвать. На стол подавали изысканные блюда и снова уносили, поскольку гости не прикасались к ним. Не было ни плясунов, ни музыкантов, лишь тяжелый, неровный звук дальнего гонга.
Как только позволили вежливость и обычай, царь покинул нас, пробормотав что-то неразборчивое, и удалился к себе.
На том закончился пир. Мгновением позже и я встал с места. Нам сказали, что царь позже вечером примет нас, а пока мы можем свободно ходить по дворцу.
Найдя комнату, в которой мне предстояло провести ночь, я вместе с остальными гостями стал осматривать дворец и вскоре встретил Данни с ее молоденькой служанкой.
В другое время собрание статуй дворца поразило бы нас, но на сей раз мы были слишком подавлены трагедией. Идя по коридору, я увидел через две-три комнаты ту, где лежало тело любимой всеми царицы в черном саване на ложе из эбенового дерева.
Вокруг нее неподвижно стояли почетной стражей вооруженные телохранители. На темном фоне одежд и дерева ее милое лицо казалось невероятно бледным. Но она не казалась изможденной или измученной.
Слуга, с которым я уже разговаривал прежде, придворный врач, которому я тоже был представлен, рассказали мне в ответ на мой вопрос, что ее стремительно похитила какая-то странная болезнь.
Данни снова заплакала.
Я попытался представить себе, что было бы со мной, если бы смерть похитила мою любимую Мегану, внутренне содрогнулся и тут же отбросил эту мысль прочь.
– А что это была за болезнь? – спросил я, когда в следующий раз увидел придворного лекаря где-то через час.
– Ничего заразного, – отрезал он. Где-то вдалеке дрожали в рыданиях голоса.
– Меня не это тревожит.
Он снова посмотрел на меня и чуть расслабился.
– Это была не болезнь, господин Геракл. И не убийство в обычном смысле этого слова.
Лекарь немного помолчал, оглянулся через плечо и приглушенным голосом продолжил:
– Правда в том, что она стала жертвой самому богу Смерти.
Я все равно не понял.
– Мы все достанемся ему в жертву, лекарь, рано или поздно. Но…
Он покачал головой.
– Я не играю словами. Я хочу сказать, что тут было воплощение Таната, в этих самых стенах, и, возможно, он все еще здесь, и он враг нашему царю.
– Ага. Бог и царь в чем-то не сошлись?
– Это долгая и трагическая история. Достаточно сказать, что наш добрый царь обрел себе врага, против которого ни одному смертному не выстоять. – Он вздрогнул. – Не знаю, поймешь ли ты. Мало кто из людей вообще может выдержать встречу с богом лицом к лицу.
– Мне приходилось, – ответил я. И краешком глаза заметил, как Данни повернулась ко мне.
– Вижу. – Похоже, что он поверил мне, и я стал выше в его мнении. – Тогда, возможно, ты поймешь меня. Но этот бог…
