По крайней мере один из них проявил должное раскаяние, так что император милостиво простил его.
И заявил слушателям, что уже отступил достаточно далеко – со спокойствием потенциального самоубийцы, подумала Норманди. Ей уже довелось познакомиться с одним-двумя подобными типами довольно близко.
Некоторые из тех, кто сохранил верность Юлию до сей поры, решили этим и ограничиться. После чего возобновили отношения с Бекки, хотя она-то дезертировала из рядов сторонников императора совершенно по иной причине.
Всё, кроме надвигающейся битвы, стало для Юлия лишь досадными помехами.
У Гарри сложилось впечатление, что император очень не хочет, чтобы великий поход против Шивы сорвался из-за безграмотных действий самого венценосца или его верноподданных. А его истинные мотивы разгадать не так уж трудно. Император Юлий будет отнюдь не первым злополучным вождём в истории человечества, рвущимся в бой лишь для того, чтобы уйти со сцены в ореоле славы, под грохот орудий и барабанов.
Конечно, если люди выиграют грядущее сражение, да император останется в живых, такой исход тоже сгодится. Самый проверенный способ приобрести преданных сторонников, дабы выступить в крестовый поход.
14
Едва попав за решётку, заключённый подал официальное прошение позволить ему связаться с гражданским адвокатом на Благих Намерениях. Его прошение не то чтобы отклонили, а просто проигнорировали. Все его возражения и вопросы обождут до поры, когда у коменданта Норманди появиться время поразмыслить над ними; разумеется, никто даже не догадывается, когда это произойдёт.
Кристофер Гавот полагал, что легче всего будет устроить побег, когда сержант и его помощники явятся, а это рано или поздно непременно случится, чтобы отвести его на посадочную площадку или в ангар для погрузки на корабль и отправки обратно на Благие Намерения. Велики ли его шансы вырваться на свободу, целиком и полностью зависит от того, насколько дотошно сержант и его помощники будут исполнять свои обязанности, и Гавота тревожило, что командовать будет всё тот же сержант. Конечно, о настоящем шансе ускользнуть, вообще вырваться из Гиперборейской системы, нечего и думать. Для этого необходимо каким-либо образом пробраться на борт звездолёта и направить его куда-нибудь в другое место – рассуждая здраво, надеяться на подобное было бы слишком наивно. Куда более вероятен вариант рангом пониже, но всё-таки тоже чрезвычайно удовлетворительный. Избавиться от уз хоть на пару минут или даже на пару секунд было бы вполне достаточно, чтобы расплатиться кое с кем из людей, заправляющих системой, не позволяющей ему насладиться жизнью на полную катушку. Кристофер Гавот уж сумеет оставить свой знак ещё разок.
Да, ему доводилось бывать в заведениях и похуже, да и тут он не задержится. В крайнем случае его выпустят из камеры и переправят куда-нибудь ещё, и довольно скоро. Интересно бы поглядеть, что это сулит.
Поднявшись с койки, Гавот потянулся, старательно разминая руки, спину и ноги. Настучал простенькие команды на небольшой плоской панели в стене, воспользовавшись той крупицей свободы и полномочий, которую ему оставили, преобразовал бесплотные поля койки в велотренажёр и подрегулировал положение седла до желаемой высоты.
Переступив порог камеры, он тратил изрядную часть времени на физкультуру. Теперь, как чаще всего во время занятий, он сбросил всю одежду и принялся крутить педали в чём мать родила. Если его невидимые стражи поглядят на него, что они несомненно проделывают время от времени, и увиденное придётся им не по душе – что ж, могут и не смотреть.
Если же, с другой стороны, хотя бы одного из них заинтересует красота его тела, это откроет новые возможности. Он знал, не придавая этому особого значения, что его тело прекрасно. Он всегда полагал, что люди обоих полов должны испытывать к нему физическое влечение, и не очень удивлялся тому, что его расчёты зачастую оправдывались.
Конечно, он не мог не признаться самому себе в той маленькой слабости, что старался выбросить из головы те случаи, когда его надежды не сбывались.
В данный момент пространство за статглассовой стеной, отведённое для посетителей, желающих увидеть его лицом к лицу, пустовало. Впрочем, его никто никогда и не навещал, кроме немногочисленных представителей властей.
Гавот не мог никак определить, наблюдают за ним или нет через какие-нибудь потайные камеры в стенах или потолке камеры. Но можно предположить, не боясь ошибиться, что как и во всех тюрьмах, каждый его шаг записывается на плёнку.
В последние годы его тело прошло через массу всяких передряг, но Гавот был искренне убеждён, что оно по-прежнему прекрасно.
«Интересно, – гадал Гавот, – не удастся ли мне когда-нибудь каким-нибудь чудом стать консультантом по устройству тюрем?»
Проведя во всяческих местах заключения чуть ли не всю свою взрослую жизнь, он стал своего рода знатоком камер и тюрем. Многие подобные сооружения выстроены уже настолько продуманно, что совершить или даже вообразить побег из них абсолютно невозможно. Но факт остаётся фактом: ни одна из них ещё не сумела удержать его в своих стенах более года.
Не то, чтобы Кристофер Гавот обладал какими-либо сверхчеловеческими способностями, позволяющими ему проходить сквозь стены. Просто до сих пор вселенная будто покровительствовала ему. В какую бы дыру ни упекли его собратья-люди, какими бы стенами и силовыми полями ни оградили его, всякий раз подворачивался благоприятный случай, открывавший ему путь на волю. Взять хотя бы тюрьму-больницу на Благих Намерениях. Более надёжное узилище невозможно и вообразить, и шансы Гавота покинуть его живым были настолько близки к нулю, что меньше и быть не может. И всё же вот он, туточки.
Его избавление от Благих Намерений стало уже вторым случаем в жизни, когда берсеркеры косвенно сослужили ему добрую службу, будто хитроумное средство, изобретённое самой вселенной, дабы открыть ему путь на волю. Наверное, следовало бы испытывать благодарность, но Гавот что-то не находил в душе подобных чувств.
Равно как не испытывал ни малейшей склонности благоговеть перед машинами смерти – да и вообще перед кем или чем-нибудь, если уж на то пошло. Зато испытывал любопытство. Берсеркеры – весьма увлекательные противники, и особой ненависти к ним Гавот не питал, как не питал особой ненависти и к людям. Единственное, чего просил он от вселенной – это возможности развлекаться на свой собственный лад.
Крутя педали сотканного из силовых полей велосипеда и постепенно наращивая темп, ритмично толкая сильными руками подвижный руль, пока всё тело не заблестело от пота, Гавот обдумывал сведения, по крохам собранные из разговоров окружающих по пути на Гиперборею. Должно быть, ситуация действительно отчаянная, раз командир Военно-космического флота бросает клич о добровольцах.
Всякий раз, когда выпадал случай – не настолько часто, как ему хотелось бы – Гавот пытался затеять разговор со своим новым надзирателем – молоденьким солдатиком, имя которого Гавот уже позабыл. Судя по всему, юнцу не запретили беседовать с заключённым, лишь бы не открывал камеру и не позволял ему общаться с кем-либо ещё.
