— Ну, а если не судьба? Белогривый-то левой ступил!
— Тогда, хоть помрем, как мужчины, и увидимся за столом в Вышнем чертоге! — ответил Лютобор.
— Нечего сказать — хорошее утешение, — улыбнулся Сигур.
— Ты можешь предложить что-то получше?
— Нет. Но, я хочу спросить тебя напоследок, брат…
— Спрашивай, — улыбнулся ему Лютобор.
— Ты и в самом деле надеялся на помощь волхвов?
— Я не просто надеялся! Я верю. И в этом моя сила. И наша сила в этом. Ты понял, Сигур? Торопись, пока не поздно! Жрецы не должны прерывать ритуал. Я оставил при Храме старого Веремуда и Всеслава, но, как видно, и их перехитрили.
— Я понял. Прощай, брат.
— Прощай!
И они расстались, чтобы больше не встретиться на этой Земле никогда.
* * *
Пешая дружина Лютобора расположилась на восточном склоне холма Свентовита, умело используя малейшие складки местности.
После проливного дождя взобраться к Храму по этой стороне, минуя единственную более-менее широкую для войска тропу, ведущую к Главным воротам, было очень трудно. Мокрая скользкая густая трава препятствовала всякой попытке непрошеных гостей подняться наверх сухими и здоровыми. Особенно это относилось к тяжеловооруженным. Наверное, с большим успехом можно было бы вскарабкаться на ледяную горку, чем к стенам последнего языческого святилища.
Путь сторожило около сотни княжьих гридней, готовых отправиться за Лютобором в огонь и воду. По его приказу тропу перегородили завалом из камней и деревьев. Еще четыре десятка лучников заняли позиции за валунами на самом склоне по обе стороны от тропы, там же стояли возы к сухим просмоленным сеном, готовые огненным смерчем опрокинуться на дорогу.
Вынудив врага атаковать словенский заслон в лоб, князь выигрывал время. Он и в самом деле ждал от Любомудра если не чуда, то хоть какого-то его подобия, достаточного, чтобы вселить ужас в молодые и неокрепшие христианские души данов.
Старый волхв не стал посвящать Лютобора в детали плана, а сказал лишь о поднятии морских вод, которое обратит неприятеля в бегство, и просил небольшую отсрочку, дабы свершить чародейство. Несмотря на противодействие Златогора, волхвы решили прибегнуть к помощи Морского короля, упросив Мерцану похлопотать перед мужем.
Небывалый шторм разметал бы вражеский флот, приведя в сметение исконных моряков, всегда более суеверных, чем «сухопутные крысы». На какое-то время море наводнило бы саму косу с растянувшимся по ней королевским войском. Мало приятное занятие — месить грязь, рискуя в любой момент получить стрелу под сердце.
Небо стало заметно темнеть, в воздухе царило напряжение, предвещая нечто ужасное. «Заметил ли это король? — размышлял Лютобор, поглядывая ввысь. — В пылу битвы мог и не углядеть».
Но у жрецов что-то не ладилось. Казалось, учли и это. Безумная атака всадников и обреченная на смерть ватага медведей-оборотней во главе со Святобором еще более задержали данов.
И все-таки волхвы что-то упустили из виду, и враг поразил остров в самое уязвимое место, в самое сердце! Была ли это быстрая и внезапная высадка? А может — предательство? Или Свентовит, недовольный обращением волхвов к навьим Силам моря, оставил внуков.
Этого князь уже никогда не узнает. Его час пробил, настала очередь Лютобора исполнить долг. Долг перед кем? Что значат ныне слова: Честь, Совесть, Родина, Вера Предков?
Извечный вопрос, который надо почаще себе задавать! Им мучился Лютобор. Его решал Ингвар, да и сам Игорь.
* * *
— Что стоит Истина в те дни, когда направо и налево предлагают и продают, меняют и покупают. Говорили — век язычества прожит. Может, когда-то он и истечет! Но счет векам возобновится! — тешил себя Игорь надеждами, он то ведал, как это произойдет — славное Язычество, сейчас Ты уходишь в небытие, так и не успев свершить самое главное, самое нужное!
Ты воспитало смертных Богов. Но, Нечто уж никогда не возвратится в Ничто.
Разве наша «горянка» — не Твоя языческая дочь, разве не сохранили Тебя татуированные камни, да старорусские узоры. И пусть же пронесут сквозь время Твою мудрость дощечки велесовых книг. Мы овладеем Твоей хитрой грамотой, о Язычество! Мы взберемся намеченными тропами, погребенными ныне под грудой вранья.
Не суди — да не судим будешь! А особенно не суди деяния Бога — недоступные разуму смертных. Такова философия учения, провозгласившего шестую заповедь на словах, и ярых его проповедников — постоянно нарушающих собственные каноны во славу Яхве и сына божьего, Иисуса.
Именно эти пророки возвели страдание при жизни в добродетель. Именно с их легкой руки вавилонский эпос о Гильгамеше превратился в нравоучительную историю наказаний, посылаемых Яхве человечеству за прегрешения.
Провинившегося ребенка ставят в угол, — рассуждал Игорь. — Когда-то и пороли, как Сидорову козу… Яхве утопил своих детей. И после этого нам толкуют о милосердии? Милосердие бога-отца одно на всех и справедливость на всех одна. А скольких младенцев при полном попустительстве Неба вырезал Ирод, чтобы в живых остался Иисус. Справедливый бог предупредил об опасности лишь одну семью, где мирно сосал молоко потомок царя Давида, а Вифлеем умылся детской кровью.
— Вы еще не знаете, други мои, как и во имя чего принесет кровавую жертву Франция. Богатую Жертву к празднику святого Варфоломея — мясо тысяч и тысяч гугенотов. По правде сказать, весь грех которых будет в том, что они возносят молитвы свои на французском языке. Да, никакое язычество не сравнится с «истинной» верой по части убийств! А скольких людей унесет дым костров в облака Фландрии и Чехии? Неужели, во славу Господа? — к услугам Игоря был не только вековой опыт науки и искусства, он понял, что имеет недюженные познания по части истребления себе подобных.
Кусая до крови губы, парень смотрел, как просыпается Будущее, а в этом будущем не сравнимая ни с чем, заботливо вскармливаемая родителями, скалит хищную пасть Инквизиция Духа.
— Кто боле всех твердит о милосердии, тот не знает милосердия. Кто призывает страдать на Земле, обещая счастливую загробную жизнь — сам никогда не страдал. Кто громче других проповедует всеобщую Любовь, тот воспитает Ненависть.
Так думал Игорь, глядя на ожесточенные лица друзей и товарищей Ингвара, на суровые темные лица служителей бога Света.
Путь к ловко спрятанному кораблю его отряд проделал на удивление быстро. Обошлось без приключений. Влада поджидала возлюбленного на берегу, чем снова вызвала крайнее неудовольствие брата, когда он объявился с увесистым мешком на спине.
— Ингвар! — окликнула она парня.
— Ну, вот, вечно у нее Ингвар на уме. А разве я — не единокровный? — буркнул Сев, переваливая за борт.
— Ты почему не на судне? Ах, глупая! Лада моя! — в последние слова Ингвар вложил столько скрытой нежности, что Игорю стало жаль этого руга, в жизнь и сущность которого он вторгся самым грубым образом.
