Влада всхлипнула.
— Нет! Ты ничего не хочешь понять! — разъярился Игорь, — Ты даже представить себе не можешь, на что обрекла себя, оставшись! А ну, пошли!
— Пусти меня! Дурак! — снова разрыдалась она.
Редко какой современный, да и средневековый, мужчина выдержит столь внезапные перепады женского настроения. Но чувство смертельной и стремительно приближающейся опасности диктовало решительные поступки.
Не долго думая. Ингвар перекинул через плечо туго набитый узел, подхватил ревущую Владу и, зло пнув дверь, вышел вон.
Навстречу им попались неразлучные хохотушки — Власта и Горислава.
— Еще две дерезы!? А ну, живо, марш за мной!
— Но-но! Не очень-то! Глядишь, Василисе пожалуемся. Нам в детинец велено идти, там помогать с раненными.
— А, и княжна здесь!? То-то Лютобор обрадуется! — молвил Игорь, а Ингвар ускорил шаг.
Вслед за Властой да Гориславой за стенами крепости спешили укрыться и другие жители Арконы. Но таких уже было немного. Взгляду Ингвара предстал пустой, беззвучный, вымерший город, и он ужаснулся ему, потому что мальчишкой помнил и любил эти скрипучие доски улиц, эти низкие продолговатые дома, ни с чем не сравнимый запах мокрой кровли после дождя. Он бегал на рыночную площадь, восхищаясь богатством и великолепием каменных торговых рядов, высокими стенами крепости — в детстве все было в диковинку, особенно первое время, когда они всем родом, как и многие тогда, перебрались на остров с навсегда потерянного материка. Он любил ячменные лепешки, медовые леденцы, юрких солнечных зайчиков в лавке оружейника и искры из под рук точильщика. Теперь всего этого нет. Детство, да и юность Ингвара ушли безвозвратно. Но не они лишили его этого города. Виною тому лютый враг, шагающий по родной земле.
Игорю самому довелось пережить агонию Старой Москвы, испоганенной на западный манер, и он прекрасно понимал Ингвара. Как наяву Игорь видел снесенный подчистую Бабий Городок. Разрушенный бассейн, где он занимался в секции по плаванию вместе со своей энергичной до невозможности тетей. Порубанные скверы и бульвары, по которым мать возила его в красной клетчатой коляске. Уничтоженная Якиманка, полная запахом конфет, дед покупал маленькому Игорю шоколадного зайца в красочной фольге, и мальчик был счастлив. Он помнил коммуналку, в которой еще долго после Игорева переезда жили его родичи — из одного ее окна был виден старенький теплый детский сад и примыкавший к нему зеленый дворик, из другого — лодочная станция и набережная, нырявшая под Крымский мост с его пушистыми смешными обезьянками, прыгающими на резинках. Короткими зимними днями тяжелые самосвалы обрушивали на лед Водоотводного канала горы снега. Именно там, десять лет спустя, в восьмидесятом, застала Игоря весть о смерти Высоцкого, и семья до глубокой ночи слушала хриплые записи. Он любил кинотеатр «Ударник» и мультфильм «Кто похвалит меня лучше всех…». Здесь во все глаза Игорь смотрел «Александра Невского».
Да много еще всякого вертелось в голове, но сейчас он не позволит себе этой приятной и обезоруживающей ностальгии. Сейчас, когда есть реальная возможность отстоять свой мир, мир Ингвара. А с тем миром мы тоже как-нибудь разберемся. Дайте срок!
Постепенно и Влада успокоилась, она обхватила любимого за шею, и, тихо склонив головку ему на грудь, щедро орошала кольчугу ладо соленой влагой.
Только тут в Ингваре шевельнулась одна мимолетная догадка, но Игорь отмел ее прочь, не давая поблажки никому. Жестокий к себе и строгий к окружающим. Прошло время Любви. Настала пора ненависти!
* * *
К полудню в княжью горницу явился посланец-парасит и объявил Лютобору волю Богов, открывшуюся прорицателям Свентовита:
— Прогневали руги вечно юную Мерцану, жену подводного владыки. Лишь тогда смилостивится Богиня, когда принесут морю в жертву невинную девушку. И поможет ругам властитель вод.
— Мало русалок в тереме Морского Царя?! — разозлился князь, — Придумали бы что получше!
— Мне велено передать. Решать тебе, Лютобор.
— Так, иди и скажи волхвам мой ответ — погубленная жизнь девушки не стоит гибели сотен воинов.
— Любомудр знал сей ответ. И на это — вот его сказ: «Ты берег свою дочь, Лютобор. Берегли и мы дочерей своих, но Богам стало угодно, что не покинули они острова, когда могли бы избежать смерти. Видно, случилось то с ведома небожителей.»
— Постой, жрец! Что ты городишь? Отплыла Василиса моя и подруги при ней — сам провожал на пристани два дня назад? — недоумевал Лютобор.
— Нет, княже. И в недобрый час пришла она к Храму, молить Свентовита, чтоб не сердился отец на неразумное дитя. Здесь увидали ее волхвы, и поняли они — то знамение свыше.
В глазах у Лютобора потемнело: «Великие Боги! Вы не дали мне сына! А теперь — отнимаете и дочь!»
— Хорошо. Оставь меня. Я скоро сообщу Любомудру о своем решении.
— Дружине сообщи, князь! Подумай! Ведь, скажут люди, если узнают, что ради блага Арконы ты не пожертвовал плотью от плоти своей — единственной дочерью: «Знать, не верит больше Лютобор в гнев божий!»
— Убирайся вон, слуга волхвов! Я решу сам, — ударил князь по столу кулаком.
Заслышав звук, в горницу ворвались руги, стоящие до того за дверьми на страже.
— Что случилось, князь!
— Ничего! Где посланец?
— Слыхом не слыхивали? Никто не входил и не выходил!?
На лицах гридней Лютобор прочел неподдельное удивление, и понял — пригрезилось, не было никакого парасита. Но мысль о Василисе не давала ему покоя, несмотря на смертельную усталость, князь взлетел в седло и вскоре уж стучался в Северные врата кумирни.
На обрядовой поляне у Храма собрались шестеро волхвов из Старшего Круга. То были Любомудр — жрец самого Белбога, Свентовита, Радивед — служитель Ругевита, Верцин — почитатель Радегаста, единственный из уцелевших волхвов святилища Ретры
[46]
. Четвертым оказался вернувшийся из десятилетних странствий Златогор. Пришел на Круг даже слепой жрец Черного бога, а шестым был Вальдс — любимец Яровита, сына Велеса — старец из Волегоща.
Не хватало лишь Святобора, но его жизнь походила на неугомонную стихию, которой он и служил — отец Ингвара был ведом самим Стрибой.
Явился на священное действо и князь, его сопровождали: кельт Гетарикс, родной брат князя Сигур и воевода Всеслав.
В былые времена обряд гадания совершался при огромном скоплении народа. Празднично одетые руги со своими семьями торопились к стенами кумирни, чтобы не упустить откровений Бога. Пророчество передавалось из уст в уста, от города к городу, от селения к селению.
