Диз на миг замерла, потом осторожно отстранилась, переступила через порог, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Айнэ вышла следом и смотрела, как Диз отвязывает и седлает коня. Та старалась не торопиться, хотя ее так и подмывало поскорее взмыть в седло и умчаться отсюда.
– Девочка...
Диз замерла в седле, не зная, сорваться ли с места или помедлить еще минуту и послушать. Пока она колебалась, Айнэ подошла к коню и взяла его под уздцы.
– Дочка,– устало сказала она, и Диз с ужасом увидела, что кровь теперь выступает на ее губах, даже когда она просто говорит,– я знаю, о чем ты думаешь. Знаю, чего ты боишься. Но многие вещи не то, чем они кажутся. Понимаешь? Мы часто принимаем за истину то, что истинно лишь внутри нас. Но есть еще вне. Понимаешь? Понимаешь меня, дочка?
– Да,– сказала Диз, сама не зная, лжет или нет.
– Все просто,– снова улыбнулась Айнэ.– Ты сказала, что на тебя напали разбойники, что они ранили тебя, избили, изнасиловали и бросили в лесу... Но на тебе была одежда висельницы, девочка, а рана твоя, хоть и свежая, уже затянулась. И скажи на милость, что должна думать я?
Диз не ответила. Айнэ молча смотрела на нее. Потом произнесла:
– Но я-то знаю, что многие вещи – не то, чем они кажутся... Ты ведь никого не убила, правда?
– Правда,– одними губами сказал Диз.
Айнэ спокойно улыбнулась.
– Ну, и я никого,– сказала она и вдруг с силой, поразительной для этого чуть живого тела, хлопнула коня по боку.– Беги!!!
Конь взвился на дыбы, едва не сбросив Диз, яростно заржал и сорвался с места, взметнув тучу жухлых листьев.
– Беги! Беги! Беги!
Диз унеслась вперед, с трудом сдерживая крик и задыхаясь от безумно колотящегося в горле сердца. А женщина из заброшенной лесной хижины осталась стоять, глядя на следы конских копыт, впечатавшиеся в мертвую листву.
– Беги,– сказала она, когда Диз скрылась из виду.– Беги, дочка, беги. Пока знаешь куда. Или хотя бы думаешь, что знаешь.
* * *
Когда Дэмьен проснулся,– у него было такое чувство, будто он именно проснулся, а не пришел в себя,– за окном уже стемнело. Само окно – зарешеченное – размером с человеческую голову, если не меньше. Стекла в нем не было, и Дэмьен поежился от сквозняка, хлестнувшего его обнаженное тело.
Обнаженное?..
Он сел, осмотрел себя и помещение, в котором находился. Судя по всему, монашеская келья – именно такая, какой он ее себе представлял: топчан с соломенным матрацем (ни подушки, ни одеяла), деревянный чан для нужды, ветка омелы на стене. Все. Одежда, в которой он пришел, исчезла, зато в ногах у него лежал аккуратно сложенный балахон желтого цвета, а возле кровати стояла пара плетеных башмаков.
Дэмьен встал, с трудом унимая дрожь, натянул грубую, но удобно легшую на него одежду. Сшито словно по мерке, надо же. И обувь сидит как влитая.
Он больше не успел ни о чем подумать – наверное, на это и было рассчитано. Дверь открылась, и в келью вошел друид, при одном взгляде на него Дэмьен понял, что ему предстоит сыграть главную роль в спектакле, который разыграется в этих стенах. Будет ли это представление трагедией или комедией, Дэмьен пока не знал.
– Встать,– спокойно сказал друид.
Он был моложе Дэмьена. Ненамного, может, года на два или три, но моложе. Высокий, худощавый, с приятными чертами лица, очень светлыми, почти белыми волосами, небрежно спадавшими на высокий гладкий лоб. Его ряса была малиновой, с черными вставками на рукавах и капюшоне.
Дэмьен подчинился приказу, хотя его немного покоробил тон, которым тот был отдан.
– Мое имя Мариус,– сказал монах.– Я буду твоим наставником. В тот миг, когда я закончу говорить, начнется твоя первая инициация. Всего их семь, в соответствии с Небесной Седьмицей, пришедшей к нам от древнейших друидских верований. Семь начал: начало огня, начало воды, воздуха, земли, начало жизни, начало смерти и начало Богини. Каждому началу соответствует инициация. Когда ты пройдешь все – если ты пройдешь все,– то станешь одним из нас. Заметь: не мы сделаем, но ты станешь. Иначе говоря, ты, может быть, возродишься из пепла. То, что ты сгоришь, я могу гарантировать. Теперь правила: тебе запрещено спрашивать, тебе запрещено просить, запрещено заговаривать первым, запрещено пытаться уйти. Тебе позволено покончить с собой, если ты решишь, что с тебя довольно. Ты обязан подчиняться всему, что я скажу, и всему, что скажет любой друид. Сейчас ты ниже всех нас, ты неприкасаемый, ты ничто. Согласно правилам, я имею право дать тебе один совет на свое усмотрение. Вот он: запасись терпением. Когда же оно будет покидать тебя, черпай его в одной мысли: нет ничего чище золы. Теперь я заканчиваю говорить. Дэмьен без второго имени, который пришел к нам убийцей, твои инициации начинаются сейчас!
Он не повысил голоса, только чуть выделил интонацией последнее слово, но для Дэмьена этого было достаточно. Когда кулак друида метнулся ему в лицо, он рефлекторно уклонился и еле успел сдержать порыв, прежде чем его руки привычно потянулись к горлу нападающего. Кулак Мариуса пронесся в дюйме от лица Дэмьена и дернулся обратно. Дэмьен, слабо понимая, что происходит, счел нужным пробормотать извинения. Лицо друида ничего не выражало.
– На колени,– сказал он.
Дэмьен заколебался. Кулак снова понесся на него, и ему стоило большого труда заставить себя остаться на месте, хотя ничего не стоило уклониться и на этот раз. Твердые, как кремень, костяшки пальцев с размаху врезались ему в зубы, разбив нижнюю губу. Дэмьен покачнулся, но устоял на ногах.
– На колени,– повторил Мариус.
Дэмьен опустился на колени. Пол был ледяным.
– Смотреть в землю.
Он поднял голову, встретился с друидом глазами. От следующего удара его голова дернулась набок, рот наполнился кровью. Он повернулся, сплюнул в сторону, отстраненно отметив, что в сгустке кровавой слюны, шмякнувшейся на пол, сверкнул кусочек белой кости.
– Смотреть в землю.
Дэмьен стал смотреть в землю. Друид выждал с полминуты, потом ударил его снова, на этот раз ногой в живот. Падая, Дэмьен заметил, что носки и каблуки башмаков Мариуса подбиты сталью.
«Это первая инициация? Избиение? – удивленно подумал он.– Что тут такого, можно подумать, меня не били никогда...»
Закончить мысль он не успел. Удары сыпались на него один за другим, паузы между ними сокращались, сила и безжалостность росла. В зубы, в живот, по почкам, а потом в пах – раз, другой, снова и снова. Причем в ударах этих не было никакой злобы, никакой ярости – только спокойное, методичное унижение болью.
После очередного сильного удара в пах, от которого Дэмьен едва не завопил, друид остановился. Дэмьен лежал на каменном полу, кое-где измазанном кровью, и терпеливо ждал следующего удара. Терпение. Этот мерзавец прав: главное – терпение. И Гвиндейл. Гвин, ты ведь знала, что делаешь, когда посылала меня сюда, правда? Потому что я – не знаю. Но я буду терпеть, хоть это и чертовски больно уже в самом начале, пусть даже в этом и нет никакого смысла. Но ты не могла не знать. Потому что ты много что знаешь лучше меня.
