Мы убиваем себя сами.
– Так надо,– произнес негромкий молодой голос от двери.– Так лучше для всех.
– Что? – вскинул голову Дэмьен.
Монах, стоящий в дверях, кивнул куда-то за его спину:
– Решетка. Вы ведь смотрели на нее? Это предосторожность от грабителей. Многие злоупотребляют свободным входом на нашу территорию. Пусть она вас не смущает. Вы можете уйти, когда захотите.
– В самом деле?
– Все могут уйти, когда захотят,– спокойно подтвердил монах.
– Зачем я здесь? – вдруг спросил Дэмьен, больше себя, чем его.
– Потому что вам это необходимо.
– Откуда вы знаете, что мне необходимо?
– Вас привел Привратник,– ответил тот и улыбнулся.– Он никогда не ошибается.
Дэмьен почувствовал холодок, воровато пробежавший по спине, и вздрогнул. Так, значит, вот какую роль исполняет человек, приведший его сюда... Привратник. Просто – Привратник. Было в этом что-то зловещее... Нет, не зловещее. Что-то определяющее, полное, исчерпывающее. Что-то похожее на ответы Серого Оракула.
– Как ваше имя? – спросил друид, закрывая дверь.
От его тона веяло скучной, заунывной официальностью. Дэмьен так поразился этой интонации, что ответил сразу:
– Дэмьен.
– И все?
– И все.
– Вы не знали своих родителей?
– Знал.
– Простите за бестактность, но я должен все это записать,– извиняющимся тоном объяснил друид, отодвигая стул и усаживаясь на него. Он извлек из ящика лист бумаги и пачку перьев, вытащил одно, проверил кончик, обмакнул в чернильницу.– Дэмьен... Вы отказались носить имя вашего отца? Мне так записать?
– Пишите,– внезапно с досадой сдался Дэмьен.
– М-м...– Монах заскрежетал пером о бумагу.– Возраст?
– Тридцать один.
– Жена, дети?..
– Нет.
– Род занятий?
Дэмьен на миг задумался, потом сказал правду:
– Убийца.
Монах слегка улыбнулся, кивнул, записал. Сделал какие-то пометки, небрежно отбросил перо, посмотрел на Дэмьена снизу вверх:
– Вы знаете, через что вам предстоит пройти?
Он покачал головой, задумавшись, в самом ли деле не знает.
– Будет очень трудно,– сказал друид.– Сначала физически. Многие ломаются. Некоторые умирают. Не думаю, что вы умрете. Но вы и не останетесь жить. Понимаете?
– Честно говоря, нет.
Монах улыбнулся:
– Никто не приходит к вейнтгеймским друидам из стремления служить нашим богам. Чаще всего о наших богах даже ничего не знают. Но это неважно. Вы познакомитесь с ними – вам придется. Если вы хотите вернуть себе себя.
Дэмьен вздрогнул. Монах это заметил.
– К нам редко приходят убийцы,– беспечно сказал он.– Чаще это обманутые, преданные, униженные, обездоленные. Те, кто утонул в чужой ненависти.
– Я утонул в чужой ненависти,– сказал Дэмьен.
– В чужой ли?
Дэмьен не нашел, что ответить.
– Прежде чем вы примете решение, я хочу, чтобы вы поняли одну вещь. Поняли и запомнили. Чтобы возродиться, надо стать пеплом; чтобы стать пеплом, надо сгореть. Вы это понимаете?
Он не отвечал долго. Кажется, ни один ответ в своей жизни он не обдумывал так тщательно. Потому что осознавал: ему никогда не задавали таких важных вопросов.
– Наверное,– наконец медленно проговорил он.– Наверное, понимаю.
Друид пристально посмотрел ему в глаза. Потом сказал:
– У вас очень усталый взгляд. Вы это знаете?
– Знаю.
– Вы уверены, что поступаете правильно?
– Нет.
– Хорошо,– друид выпрямился, повернулся к двери, крикнул: – Рутгер!
Тут же вошел маленький человек в коричневом, с низко надвинутым на глаза капюшоном, неся в руках чашу, наполненную тягучей золотисто-зеленой жидкостью. Друид взял у него бокал, и человек удалился, не издав ни звука.
– Смотрите,– сказал монах, ставя чашу на стол.– Если вы выпьете это, старый мир исчезнет. Старый вы исчезнете. Это будет начало вашей маленькой смерти. Я не предлагал бы вам это, если бы вы были уверены в том, чего хотите. Те, кто дают безапелляционные ответы, как правило, лгут. И не всегда нам. Но вы, я вижу, способны понять, что вам на самом деле нужно. Решайте.
Дэмьен посмотрел на мутную золотую пленку, затягивавшую поверхность жидкости. Попытался подумать о том, есть ли у него выбор, о том, что осталось на той, другой стороне. Вспомнилась только Гвиндейл – бледная, блеклая, прозрачная («Хочу ли этого я?») – и вдруг – застывшее от удивления лицо агонизирующего отца, сделавшего его таким, каким он больше не хотел быть.
Он взял кубок, поднес к губам. Металлическая поверхность чаши оказалась неожиданно теплой. Дэмьен медленно осушил чашу, закрыв глаза и сконцентрировавшись на вкусе. Жидкость была прохладной, тягучей и очень сладкой.
Кубок стал вываливаться из его пальцев еще до того, как он закончил пить. Дэмьен прислонился спиной к стене и, теряя сознание, смотрел, как друид, встав, протянул вперед руку и коснулся сложенными накрест пальцами его холодного мокрого лба.
– Добро пожаловать в адское пламя,– услышал он и упал в огонь.
* * *
Диз продержалась довольно долго – во всяком случае для раненой женщины, только что вставшей на ноги, убившей восемнадцать человек и шесть часов мчавшейся галопом. Боги были на ее стороне – когда она поняла и даже приняла, что больше не выдержит, конь выбежал на заброшенную проселочную дорогу, тянувшуюся среди редкой осиновой поросли. Деревень вдоль дороги уже давно не было, и Диз решила, что может позволить себе передышку. Она из послед– них сил натянула повод, вынудив разгоряченного коня остановиться, разжала руки и в следующий миг вывалилась из седла, даже не попытавшись удержаться. Она рухнула во влажную листву, прямо к ногам коня, взволнованно рыхлившего копытом почву, и, тихо вздохнув, опустила лицо в прохладную грязь.
«Отдохну немного,– отрешенно подумала она.– Совсем немного... и дальше...»
Все тело невыносимо ныло после многочасового галопа, ягодицы саднило, плечо уже давно в полный голос вопило от боли. Очень хотелось пить. Но – вот странно – мысли оставались ясны, как никогда. Чувства тоже. Страха не было – его уже не было очень давно. Только отчаянная злоба на свое слабое истощенное тело, не способное выдержать то, с чем без особого труда справляется разум. Но игнорировать тело она все же не могла и потому позволила ему насладиться мягкой рыхлой грязью, приятно холодившей распаленную плоть.
Диз не знала, сколько времени провела, безжизненно лежа в грязи у копыт терпеливо ожидавшего коня, прежде чем почувствовала, что засыпает. Это заставило ее немедленно встрепенуться: она знала, что рискует не проснуться. К тому же жажда окончательно скрутила горло, а вокруг, как назло, ни одной лужи, водой из которой можно хотя бы смочить губы. Диз с трудом приподнялась, опираясь на ладони, немедленно утонувшие в густой болотистой жиже, вскинула голову и посмотрела вперед сквозь слипшиеся пряди упавших на глаза волос.
