– Ноу, Тони, ноу, плиз донт… – погрозил он пальцем
Антону. – Не вводи в заблуждение путешественниц. Врэвакуанты, май янг
лэдис, это не нация. По национальности – мы русские. Именно мы и есть настоящие
русские, а не… – Тут бравый «сокол» слегка икнул, видимо, вспомнив, что он еще
и член Кабинета, и закончил фразу дипломатично: -…а не кто-нибудь другой.
– Вы хотите сказать, что вы – элита, призванная править
народом Крыма?! – выпалил Антон, перегнувшись через край стола.
«Что это он глаза-то стал так таращить, – подумал
Лучников. – Уж не следствие ли наркотиков?»
– Не вы, а мы, – лукаво погрозил Бутурлин Антону
вилкой, на которой покачивался великолепный шримп. – Уж не отделяешься ли
ты от нас, Тони?
– Антон у нас теперь представитель культуры яки, –
усмехнулся Лучников.
– Яки! – вскричал Антон. – Будущее нашей
страны – это яки, а не вымороченные врэвакуанты или обожравшиеся муллы, или
высохшие англичане! – Он отодвинул локтем свою тарелку и зачастил,
обращаясь к девушкам: – Яки – это хорошо, это среднее между «якши» и «о'кей»,
это формирующаяся сейчас нация Острова Крыма, составленная из потомков татар,
итальянцев, болгар, греков, турок, русских войск и британского флота. Яки – это
нация молодежи. Это наша история и наше будущее, и мы плевать хотели на
марксизм и монархизм, на Возрождение и на Идею Общей Судьбы!
За столом после этой пылкой тирады воцарилось натянутое
молчание. Девицы сидели с каменными лицами, у Кристины вздулась правая щека –
во рту, видимо, лежало что-то непрожеванное, вкусное.
– Вы уж извините нас, уважаемые леди, – проговорил
Арсений Николаевич. – Быть может, вам не все ясно. Это вечный спор славян
в островных условиях.
– А нам на ваши проблемы наплевать, – высказалась
Кристина сквозь непрожеванное и быстро начала жевать.
– Браво! – сказал дед. – Предлагаю всему
обществу уйти от битвы идей к реальности. Реальность перед вами. В центре стола
омар, слева от него различные соусы. Салат с креветками вы уже отведали. Смею
обратить внимание на вот эти просвечивающие листочки балаклавской ветчины, она
не уступит итальянской «прошютто». Вон там, в хрустале, черная горка с дольками
лимона – улыбка исторической родины, супервалютная икра. Шампанское «Новый
Свет» в рекламе не нуждается. В бой, господа!
Далее последовал очень милый, вполне нормальный обед, в
течение которого вся атмосфера наполнялась веселым легким алкоголем, и вскоре
все стали уже задавать друг другу вопросы, не дожидаясь ответа, и отвечать, не
дожидаясь вопросов, а когда подали кофе, Лучников почувствовал на своем колене
босую ступню Памелы.
– Этот тип, – говорила золотая калифорнийская
дива, тыча в него сигарой, вынутой изо рта Фредди Бутурлина, – этот тип
похож на рекламу Мальборо.
– А этот тип, – Кристина, взмахнув марлевым
подолом, опустила голый задик на костлявые колени деда Арсения, – а этот
тип похож на пастыря всего нашего рода. Пастырь белого племени! Джинсовый
Моисей!
– Вы, девки! Не трогайте моих предков! – кричал
Антон. – Папаша, можно я возьму твой «турбо»? Нельзя? Как это говорят у
вас в Москве – «жмот»? Ты – старый жмот! Дед! Одолжи на часок «ролле»? Жмоты
проклятые! Врэвакуанты! Яки поделится последней рубахой.
– Я дам вам «лендровер» с цепями, – сказал дед
Арсений. – Иначе вы сверзитесь с серпантина в бухту.
– Ура! Поехали! – молодежь поднялась и,
приплясывая, прихлопывая и напевая модную в этом туристическом сезоне песенку
«Город Запорожье», удалилась. Памела перед уходом нахлобучила себе на голову
летнюю изысканную шляпу товарища министра информации.
Город Запорожье!
Санитэйшен фри!
Вижу ваши рожи,
Братцы, же ву при!
Русско-англо-французский хит замер в глубинах «Каховки».
Взрослые остались одни.
– Эти девки могут разнести весь твой замок,
Арсений, – сказал Лучников. – Откуда он их вывез?
– Говорит, что познакомился с ними третьего дня в
Стамбуле.
– Третьего дня? Отлично! А когда он стал
яки-националистом?
– Думаю, что сегодня утром. Они часа два беседовали на
море с моим лодочником Хайрамом, а тот активист «Яки-Фьюча-Туганер-Центр».
– Хороший у тебя сын, Андрюшка, – мямлил вконец
осоловевший Бутурлин. – Ищущий, живой, с такими девушками дружит. Вот мои
мерзавцы-белоподкладочники только и шастают по салонам врэвакуантов, скрипка,
фортепиано, играют всякую дребедень от Гайдна до Стравинского… понимаете ли,
духовная элита… Мерзость! В доме вечные эти звуки – Рахманинов… Гендель… тоска…
не пьют, не валяются…
– Ну, Фредди, хватит уже, – сказал
Лучников-старший. – Теперь мы одни.
Фредди Бутурлин тут же причесался, одернул куртку и сказал:
– Я готов, господа.
– Хуа, отключи телефоны, – попросил Арсений
Николаевич.
– А вы не завели еще себе магнитный изолятор? –
поинтересовался Фредди. – Рекомендую. Стоит дорого, но зато перекрывает
всех «клопов».
– Что все это значит? – спросил Лучников.
Он злился. Двое уже знают некий секрет, который собираются
преподнести третьему, несведущему. Хочешь не хочешь, но в эти минуты чувствуешь
себя одураченным.
Арсений Николаевич вместо ответа повел их в так называемые
«частные» глубины своего дома, то есть туда, где он, собственно говоря, и жил.
Комнаты здесь были отделаны темной дубовой панелью, на стенах висели старинные
портреты рода Лучниковых, часть из которых успела эвакуироваться еще в 20-м, а
другая часть разными правдами-неправдами была выцарапана уже из «Совдепии».
Повсюду были книжные шкафы и полки с книгами, атласами, альбомами, старые географические
карты, старинные глобусы и телескопы, модели парусников, статуэтки и снимки
любимых лошадей Арсения Николаевича. Над письменным столом висела фотография
суперзвезды, лучниковского фаворита, пятилетнего жеребца крымской породы
Варяга, который взял несколько призов на скачках в Европе и Америке.
– Недавно был у меня один визитер из Москвы, –
сказал Арсений Николаевич. – Настоящий лошадник. Еврей, но исключительно
интеллигентный человек.
Андрей Арсениевич усмехнулся. Ничем, наверно, не изжить врэвакуантского
высокомерия к евреям. Даже либерал папа проговаривается.
– Так вот, знаете ли, этот господин задумал в каком-то
там их журнале рубрику «Из жизни замечательных лошадей». Дивная идея, не так
ли?
