– Увы, – проговорил Андрей, приблизился к
«Прометею» и положил на него руку. Сколько раз он видел эту скульптуру и трогал
ее в мастерской Эрика, сначала на Трубной, потом на улице Гиляровского.
Они прошли в дом и через темный коридор с африканскими
масками по стенам вышли на юго-восточную, уступчатую, многоэтажную часть
строения, висящую над долиной. Появился древний Хуа, толкая перед собой тележку
с напитками и фруктами.
– Ю узлкам Андрюса синочек эз юзуаль канисна, –
прошипел он сквозь остатки зубов, похожие на камни в устье Янцзы.
– Ты видишь, не прошло и сорока лет, а Хуа уже научился
по-русски, – сказал отец.
Китаец мелко-мелко затрясся в счастливом смехе. Андрей
поцеловал его в коричневую щеку и взял здоровенный бокал «Водкатини».
– Сделай нам кофе, Хуа.
Арсений Николаевич подошел к перилам веранды и позвал сына –
глянь, мол, вниз, – там нечто интересное. Андрей Арсениевич глянул и чуть
не выронил «Водкатини»: там внизу на краю бассейна стоял его собственный сын
Антон Андреевич. Длинная и тонкая дедовская фигура Антошки, белокурые патлы
перехвачены по лбу тонким кожаным ремешком, ярчайшие американские купальные
трусы почти до колен. В расхлябанной наглой позе на лесенке бассейна стояло
отродье Андрея Арсениевича, его единственный сын, о котором он вот уже больше
года ничего не слышал. В воде между тем плавали две гибкие девушки, обе
совершенно голые.
– Явились вчера вечером пешком, с тощими мешками,
грязные… – быстро, как бы извиняясь, заговорил Лучников-старший.
– Кажется, уже отмылись, – суховато заметил
Лучников.
– И отъелись, – засмеялся дед. – Голодные
были, как акулы. Они приплыли из Турции с рыбаками… Позови его, Андрей.
Попробуйте все-таки…
– Анто-о-ошка! – закричал Лучников так, как он
кричал когда-то, совсем еще недавно, будто бы вчера, когда в ответ на этот крик
его сын тут же мчался к нему большими скачками, словно милейший дурашливый пес.
Так неожиданно произошло и сейчас. Антон прыгнул в воду,
бешеным кролем пересек бассейн, выскочил на другой стороне и помчался вверх по
лестнице, крича:
– Хай, дад!
Как будто ничего и не было между ними: всех этих мерзких
сцен, развода Андрея Арсениевича с матерью Антона, взаимных обвинений и даже
некоторых пощечин; как будто не пропадал мальчишка целый год черт знает в каких
притонах мира.
Они обнялись и, как в прежние времена, повозились, поборолись
и слегка побоксировали. Краем глаза Лучников видел, что дед сияет. Другим краем
глаза он замечал, как вылезают из бассейна обе дивы, как они натягивают на
чресла ничтожные яркие плавочки и как медленно направляются вверх, закуривая и
болтая друг с другом. Мысль о лифчиках, видимо, не приходила им в голову, то ли
за неимением таковых, то ли за неимением и самой подобной мысли.
– Познакомьтесь с моим отцом, друзья, – сказал
Антон девушкам по-английски. – Андрей Лучников. Дад, познакомься, это
Памела, а это Кристина.
Они были очень хорошенькие и молоденькие, если и старше
девятнадцатилетнего Антона, то ненамного. Памела, блондинка с пышной гривой
выгоревших волос, с идеальными, будто бы скульптурными крепкими грудками.
«Калифорнийское отродье, вроде Фары Фосет», – подумал Лучников. Кристина
была шатенка, а груди ее (что поделаешь, если именно груди девиц привлекали
внимание Лучникова: он не так уже часто бывал в обществе передовой молодежи),
груди ее были не столь идеальны, как у подружки, однако очень вызывающие, с
торчащими розоватыми сосками.
Девицы вполне вежливо сказали «nice to meet you» – у
Кристины был какой-то славянский акцент – и крепко, по-мужски, пожали руку
Лучникова. Они подчеркнуто не обращали внимания на свои покачивающиеся груди и
как бы предлагали и окружающим не обращать внимания – дескать, что может быть
естественнее, чем часть человеческого тела? – и от этой нарочитости, а
может быть, и просто от голода у Лучникова зашевелился в штанах старый друг, и
он даже разозлился: вновь возникала проклятая, казалось бы, изжитая уже в
сумасшедшей череде дней зависимость.
– Вы, должно быть, из «уимен-либ», бэби? – спросил
он девушек.
Яростное возмущение. Девчонки даже присвистнули.
– Мы вам не бэби, – хрипловато сказала Кристина.
– Male chouvinist pig, – прорычала Памела и
быстро, взволнованно стала говорить подружке: – Из их поколения этой гадости
уже не выбьешь. Обрати внимание, Кристи, как он произнес это гнусное словечко
«бэби». Как будто в фильмах пятидесятых годов, как будто солдат проституточкам!…
Лучников облегченно расхохотался: значит, просто
обыкновенные дуры! Дружок в штанах тоже сразу успокоился.
– Ребята, вы не обижайтесь на моего дадди, –
сказал Антон. – Он и впрямь немного олд-таймер. Просто вы его своими
титьками взволновали.
– Простите, джентльмены, – сказал Лучников
девушкам. – Я действительно невпопад ляпнул. Грехи прошлого. Почувствовал
себя слегка в бордельной обстановке. Ведь я именно солдафон пятидесятых.
– Будем обедать, господа? – спросил Арсений
Николаевич. – Здесь или в столовой?
– В столовой, – сказал Антон. – Тогда девки,
может быть, оденутся. А то бедный мой папа не сможет съесть ни кусочка.
– Или съем что-нибудь не то, – пробурчал Лучников.
Отец и сын сели рядом в шезлонги.
– Где же ты побывал за этот год? – спросил Лучников.
– Спроси, где не был, – по-мальчишески ответил
Антон. Он сделал знак Хуа, и тот принес ему его драные, разлохмаченные джинсы.
Антон вытащил из кармана железную коробочку из-под голландских сигар «Биллем
II» и извлек оттуда самокруточку. Понятно – курим «грасс». Именно в присутствии
отца закурить «грасс» – вот она свобода! Неужели он думал когда-нибудь, что я
его буду угнетать, давить, ханжески ограничивать? Неужели он, как и эти две
дурочки, считает меня человеком пятидесятых? Во всем мире меня считают
человеком, определяющим погоду и настроение именно сегодняшнего дня, и только
мой собственный сын нашел между нами generation gap. He слишком ли примитивно?
Во всех семьях говорят о «разрыве поколений», значит, и мы должны иметь эту
штуку? Может быть, он не слишком умен? Провалы по части вкуса? В кого у него
этот крупный нахальный нос? Невысокий, зарастающий по бокам лоб – в мамашу. Но
нос-то в кого? Да нет, не открестишься – подбородок мой и зеркальные родинки: у
меня над левой ключицей, у него – над правой, у меня справа от пупка, у него –
слева, а фигура – в Арсения.
– Сейчас спрошу, где ты не был, – улыбнулся
Лучников. – В Штатах не был?
