Однако вряд ли автор такого афоризма, способного восхитить
снобов Симфи и космополитический сброд Ялты, может претендовать на
президентское кресло. Пока еще ключи к политике Острова лежат в ладонях
патриотов, истинных врэвакуантов, потомственных военных, сохраняющих
уверенность в своих силах, стерегущих Крым до светлого дня Весеннего Похода, до
Возрождения Отчизны. Что касается современных левиафанов, милостивые государи,
то… не нужно, конечно, обольщаться, но нельзя и забывать о нашем герое
лейтенанте Бейли-Лэнде, и почему не вспоминать иногда о примере Израиля, о
Давиде и Голиафе, о собственном славном опыте, когда небольшие наши, но
ультрасовременные «форсиз» в течение недели перемолотили огромную турецкую
армию и заставили современных янычар заключить пакт дружбы. Так что, несмотря
на постоянную и страшную опасность и даже именно в связи с этой опасностью, нам
не нужен в президентах потенциальный пораженец. К тому же, господа, не грех
вспомнить и о сыне, об Андрее Лучникове, этом вполне едва ли не коммунисте,
который не вылезает из Москвы. Помилуйте, господа, но это уже не дело.
Рассуждая таким образом, мы уподобляемся цэкистам-гэбистам, ущемляем священные
принципы нашей демократии, да и какой Андрюша коммунист, я его знаю с детских
лет. Хорошо, было бы уместно прекратить эту дискуссию, тема, кажется,
исчерпана…
Примерно так представлял себе Лучников обсуждение «в кругах»
кандидатуры своего отца. Он вспомнил об этом деле и сейчас, кружа по серпантину
Сюрю-Кая и приближаясь к «Каховке».
Как всегда, мысль о «кругах» наполнила его темным гневом.
Паяцы и мастодонты, торгаши и дебилы всерьез рассуждают, видите ли, о
Возрождении! Богатые и безнравственные смеют считать себя хранителями русской
культуры. С детства они талдычат нам о зверствах большевиков, но разве и вы не
были зверьми? Красные расстреливали тысячами, вы вешали сотнями. Нет, не белое
знамя вы несли с Юга и Востока к Кремлю, но черное с кровью. Жажда мщения
двигала вашими батальонами. Либералы, вроде моего юнкера-отца или самого
генерала Деникина, не решались произнести при вас слово «республика», не
решались заикнуться о разделе земли. Как красные презирали разогнанную
«учредилку», так и вы ненавидели Учредительное выборное собрание российского
народа. Даже и после поражения вы охотились за Милюковым, убили
Набокова-старшего, а какой была бы охота после вашей победы? Вот и сейчас шесть
десятилетий вы на своей Базе Временной Эвакуации наслаждаетесь комфортом,
свободой и спокойствием, в то время когда наш народ кровью истекал под
сталинскими ублюдками, отражал с неслыханными жертвами нашествие наглых
иностранных орд, прозябает в бесправии, темноте духовной, скудости и лжи и
снова жертвует лучшими своими детьми, в то время, когда такие сложнейшие и
драматические процессы происходят в России, вы все еще талдычите вставшими
челюстями о Весеннем Походе…
Звук сирены сверху отвлек Лучникова от этих мыслей. Он
притормозил и увидел прямо над собой за зарослями кизиловых кустов длинную
фигуру отца в выцветшей голубой рубашке. Отец махал ему рукой и что-то кричал.
За спиной у него светилась странная при ярком солнце фара маленького желтого
бульдозера. Очевидно, именно из бульдозера он и просигналил сиреной.
– Андрей, не разгоняйся! – кричал отец.
Лучников медленно проехал вираж.
Молодой походкой, размахивая руками со свойственной ему
внешней беззаботностью отец шел навстречу.
– Вчера здесь случился камнепад, – объяснил
он. – Я сейчас тут расчищаю бульдозером. Олл райт, закончу после обеда.
Арсений сел в машину к Андрею, и они медленно перевалили
через опасный участок.
– Ну, а теперь можно, как обычно, – улыбнулся
отец. – Не потерял еще класс?
Лучников до тридцати лет занимался автогонками почти
профессионально, но никогда на шоссе или в городе этого не показывал, лишь на
горных дорогах охватывал его иногда мальчишеский раж. Он подумал, что, может
быть, отцу будет приятно увидеть в этом рыжем с сединой морщинистом дядьке
прежнего своего любимого мальчишку, и стал подхлестывать свой «питер» толчками
по педали. Турбина рявкала. Они выскакивали на виражи, казалось, для того,
чтобы лететь дальше в небо и в пропасть, но резко перекладывался руль,
выдергивалась кулиса, и со скрежетом на двух колесах – два других в воздухе –
«питер» вписывался в поворот.
– Браво! – сказал отец, когда они влетели во двор
«Каховки» и остановились мгновенно и точно в квадрате паркинга.
Резиденция Лучникова-старшего называлась «Каховкой»
неспроста. Как раз лет десять назад Андрей привез из очередной поездки в Москву
несколько грампластинок. Отец снисходительно слушал советские песни, как вдруг
вскочил, пораженный одной из них.
Каховка, Каховка -
родная винтовка…
Горячая пуля, лети!…
……………………
Гремела атака,
и пули звенели,
и дробно стучат пулемет.
И девушка наша
проходит в шинели,
горящей Каховкой идет…
………………………
Ты помнишь, товарищ,
как вместе сражались,
как нас обнимала гроза?
Тогда нам обоим
сквозь дым улыбались
ее голубые глаза…
Отец прослушал песню несколько раз, потом некоторое время сидел
молча и только тогда уже высказался:
– Стихи, сказать по чести, не вполне грамотные, но, как
ни странно, эта комсомольская романтика напоминает мне собственную юность и наш
юнкерский батальон. Ведь я дрался в этой самой Каховке… И девушка наша Верочка,
княжна Волконская, шла в шинели… по горящей Каховке…
Прелюбопытным образом советская «Каховка» стала любимой
песней старого врэвакуанта. Лучников-младший, конечно же, с удовольствием
подарил отцу пластинку: еще один шаг к Идее Общей Судьбы, которую он проповедовал.
Арсений Николаевич сделал магнитную запись и послал в Париж, тамошним
батальонцам: «Ты помнишь, товарищ, как вместе сражались…» Из Парижа тоже пришли
восторженные отзывы. Тогда и назвал старый Лучников свой новый дом на Сюрю-Кая
«Каховкой».
– Еще не потерял класс, Андрюша.
Отец и сын постояли минуту на солнцепеке, с удовольствием
глядя друг на друга. Разновысокие стены строений окружали двор: галереи,
винтовые лестницы, окна на разных уровнях, деревья в кадках и скульптуры.
– Я вижу, у тебя новинка, – сказал Андрей. –
Эрнст Неизвестный…
– Я купил эту вещь по каталогу, через моего агента в
Нью-Йорке, – сказал Арсений и добавил осторожно: – Неизвестный, кажется,
сейчас в Нью-Йорке живет?
