Здесь, на этом месте, я прерываю свое описание теперь уже
фантастических событий моего прошлого. В мой дом врывается реальность – утро 19
августа 1991 года, Москва. Я слушаю по телевидению заявление ГКЧП, слышу с
Преображенской площади нарастающий гул тяжелых машин – это танки входят в
город… Господи, я же только что думал о предсказательности «Острова Крыма» и
вот… Три тяжелейших дня. Москва, дом Верховного Совета России становится
«Островом Крым». Ельцин издает указ за указом один точнее другого, выбивая
почву из-под ног преступников, танки, пришедшие в Москву, начинают думать, они
отказываются идти на штурм Главного Дома России…
Читатель, ты уже прочитал:
«– Смотри, Толяй, они крестятся, – сказал
Комаров. – У них там никакого оружия ни хера нету, Толяй. Крестятся.
Толька, от нас с тобой крестом обороняются. Давай, Толька, шмаляй ракету!
– Я ее вон туда шмальну, – сказал Макарон и
показал куда-то в мутные юго-восточные сумерки.
– Ясное дело, – сказал Комаров. – Не в людей
же шмалять.
Он соответствующим образом развернул машину. Макаров
соответствующим образом потянул рычаг.
– Але, девяносто третий, – ленивым наглым тоном
передал Комаров на «Киев», – задание выполнено.
– Вас понял, – ответил ему старший матрос Гуляй,
хотя отлично видел на своем приборе, что задание не выполнено». Совершенно
точная формула поведения исполнителей не очень желающих исполнять идиотские
приказы, как это было в августе 19-го в Москве…
Господи, ровно двенадцать лет прошло как писал эту концовку
Аксенов в Коктебеле, – это был разгар лета, теплого, очень теплого лета
эпохи застоя. Впереди еще столького не произошло – начиная со смертей
бессменных руководителей и взрыва Чернобыля и далее далее… И то, что произошло
после 85-го года, превзошедшее все ожидания. А пока в небе памяти моей стоит
ослепительное солнце. Мы лежим с Василием Палычем на солнечном склоне горы
перед коктебельской бухтой. Здесь ветрено, жарко и далеко от всех… «Мерзавцы,
закрыли у меня все – книгу, фильм „Пока безумствует мечта“, Женю Попова и
Витьку Ерофеева исключили из Союза… Приеду в Москву – выйду из Союза писателей,
поди лучше работать грузчиком, чем с этими мерзавцами… Тут приходили ко мне
двое из этих, предлагали не печатать на западе „Ожог“ и отказаться от
„Метрополя“ и тогда все откроют… Нет, лучше грузчиком пойду…»
Наутро приехали Аркадий и Эмик из Симфи, вечером пошли с
Вас.Палычем к могиле Волошина. Вас.Палыч сорвал ветку маслины, попробовал,
долго смотрел вниз на коктебельскую бухту… Дул теплый ветер, на душе было
спокойно, потому что могильный камень и друзья ставят любого человека вне
подозрений от посягательств пространства. Через пару дней Вас. Палыч уезжал,
уезжали и мы на разбитом «запорожце» приятеля. «До скорого в Москве!» – сказал
Вас. Палыч. Я приехал в Москву в конце сентября. Общие знакомые сказали, что
Аксенов уехал на три месяца преподавать русскую литературу в Штаты. Через
несколько месяцев читаю в «Известиях» сообщение о лишении гражданства Аксенова
Василия Павловича, писателя.
В сентябре 1988-го я полетел первый раз в Америку и тут же
по приезду в Нью-Йорк позвонил в Вашингтон, где жил Вас. Палыч и преподавал
писательское мастерство в одном из университетов. Мы сразу же договорились о
встрече через некоторое время. Имя Аксенова еще шельмовалось в нашей печати. И
вот я не верю своим глазам, подъезжает темно-вишневый «мэре», из него
высовывается Аксеновская голова и он машет мне: «Саша, прыгай скорее, поедем в
Джордж-таун, в китайский ресторанчик…»
Он совершенно не изменился, даже помолодел. Мы сидели очень
уютно и говорили. «Как ты думаешь, почему не пускают ко мне Алешу, сына?» –
«Черт знает, я сам вот уже три месяца болтаюсь по Америке, может, что
произошло… Хотя, по моим наблюдениям перед поездкой сюда, гласность в
публикациях остановилась перед произведениями Солженицына и Вашими, думаю, это будет
очередной шаг, это будет очередная степень свободы…» Так оно и вышло. «Золотая
наша железка» напечатана в мае 1989 года.
О чем мы говорили еще в этот декабрьский вашингтонский
вечерок, всего не расскажешь. Но точно помню, что вдруг к нам обратился из-за
соседнего стола немолодой человек и с искренним любопытством спросил:
«Интересно, почему это я слышу в китайском ресторане американского городка
русскую речь?» Вас.Палыч ответил ему: «Два человека давно не виделись, мы оба
русские, и поэтому сейчас эмоциональны больше обычного…» Я добавил, что
человек, сидящий напротив меня, грейт рашин райтер. «А-а, понимающе заключил
американец, – Толстой?» «Мэй би, мэй би», – ответил я…
* * *
Это небольшое послесловие к книге, которая имеет к крымской
земле непосредственное отношение. Меньше всего хотелось, чтобы оно было
литературоведческим. Хотелось просто запечатлеть живые картинки, на которых
Аксенов всегда оставался Аксеновым, писателем, который во все времена был
носителем свободы и демократии. Судьба его матери и отца генетически
подготовили его к этому. Все написанное им – выстрадано судьбой, поколениями
истинных русских интеллигентов. Вот и в этой книге он много лет назад писал о
свободе Острова Крым, который тогда был всего лишь полуостровом.
А. Ткаченко
