Волна дошла до меня, когда я снова приняла человеческий облик, она обрушила мощь воды, подняла вверх и меня, и чашу Грааля. Я пролетела без воздуха и света над всей ширью Лайоннессы, и только тогда волна отпустила меня. При падении я была так изуродована, что мой человеческий облик уже невозможно было восстановить. Я приняла новый облик, лучшее, что мне удалось сделать, хотя теперь мой вид не мог порадовать ни мои, ни чужие глаза. Вот мера благодарности чаши Грааля, которая оказалась серьезным наказанием. Только тогда я выпустила чашу из рук и позволила ей упасть.
Я дала ей уйти от меня, но никогда не теряла ее из виду, потому что теперь, даже бодрствуя, я вижу сны о народе Лайоннессы, который погиб под этой волной, и только чаша Грааля дает мне безмятежный отдых.
Шли годы, я проскользнула из моря в реку, потом в озеро, пока, наконец, следуя за перемещениями чаши Грааля, не оказалась здесь. Меня не удивило, что Эскалибур все еще в ножнах и все еще светится, несмотря на то, что так долго гостил в глубине, дожидаясь меня. Похоже, он по-прежнему годился для всего, что я вложила в него, и для дела, и для судьбы. Даже чаша Грааля, кажется, согласилась спокойно ждать будущего, которое было мне неведомо.
Не помню, когда Мерлин впервые нашел меня здесь, но в этом не было ничего странного, мы ведь родились вместе. И очень давно. Он изучал человечество внимательнее, чем я, и употреблял свою силу гораздо осторожнее.
Вот так! Его чары остались в моем далеком прошлом, до потопа, и теперь мы будем серьезно торговаться. Он говорит, что вернет мне мой человеческий облик в обмен на меч. Он понимает, что от этого предложения я не смогу отказаться. Что для меня меч в сравнении с теплом солнца на моей мягкой коже, с красками, которые снова увидят мои глаза, с холодным ветром, который приласкает мое лицо?
Я отдам ему меч. И подарю Артуру торжество победы, но вместе с мечом он получит и печаль, как это бывало всегда. Его победы никогда не будут собственными победами. Ножны будут его спасать, но принесут гибель, поскольку человека, который не может быть ранен, никогда не полюбит женщина.
Мерлин умен. Сам он не прикоснется к мечу, но скажет мне, когда я должна отдать его Артуру. И только тогда я получу то, что обещано. Очень любопытно снова испытывать ожидание и надежду.
Даже яркий свет не так сильно действовал на мои глаза, или, возможно, Мерлин просто решил быть хорошим. Да, теперь он говорит о чаше Грааля и просит меня отказаться от нее. Я думаю, Мерлин не понимает, какова природа чаши, иначе не стал бы пытаться ею воспользоваться.
Чаша Грааля подождет, говорю я Мерлину. Иди, приводи своего короля, своего Артура. Я дам ему меч и ножны, и пусть он правильно ими пользуется.
Мерлин умеет ждать. Он всегда умел ждать. Он прыгнул вверх в потоке света, а я скользнула в свою пещеру, свернувшись кольцом вокруг ямки, в которой хранятся мои сокровища. Вчера еще чаша Грааля была там, но теперь ее не было. Если бы я решила, что Мерлин украл ее, я бы рассердилась. Возможно, я стала бы преследовать его до самых теплых, светлых вод, чтобы посмотреть, так ли велика его сила по сравнению с той, что остается во мне.
Но я не стала его преследовать, поскольку знала, что чаша Грааля покинула меня, как делала уже тысячу раз прежде, и это вовсе не проделки Мерлина. В прошлом я всегда следовала за чашей в поисках облегчения, которое она мне давала. Теперь, я думаю, той же цели служило время, только не так хорошо. Время, холод и глубина. Время замедляло течение мысли и притупляло память. Я догадалась, что только приход Мерлина оживлял меня, и в этом заключалась ирония нашего обмена.
Я отдам меч Артуру, но не думаю, что без чаши Грааля надолго сохраню человеческий облик. Она учила меня греху, учила пить до дна. Без нее я буду слишком много думать и слишком многое помнить. Я буду жить при свете, который ослепляет меня, до тех пор, пока не покончу со всеми жизнями Лайоннессы, которые лежат в моем желудке.
Нет. Чаша Грааля ушла. Я вернусь во тьму и холод, в то место, где глупые змеи спят без сновидений. И буду пребывать там до тех пор, пока снова не подчинюсь зову силы и печали, любви и тоски, справедливости и мира. Всего того в магии человека, чего не знала, пока не сделала меч и ножны, и что было мне неведомо до тех пор, пока я не создала чашу Грааля.
Кролик Чарли
Аббас проснулся от воя сирены. Еще полусонный, он свалился с верхней койки и тряхнул брата, который спал внизу.
— Джошуа! Вставай!
Братишка приоткрыл один глаз, но не пошевельнулся. Шестилетний Джошуа был очень непослушным. Одиннадцатилетний Аббас в сравнении с ним был практически взрослым человеком.
— Я не хочу прятаться в дыру под полом, — заныл Джошуа. Он все еще не открыл второй глаз.
Аббас скинул с Джошуа одеяло и стянул брата на пол. Кролик Чарли, которого братишка всегда укрывал своим одеялом, тоже упал с койки. Его длинные, болтающиеся уши накрыли босые ноги Аббаса. Джошуа схватил своего дружка и прижал его к груди.
— Это подпол, а не дыра, и мы должны туда спуститься!
Джошуа улегся на пол и закрыл глаза. Аббас поднял его и посадил, но Джошуа болтался из стороны в сторону, словно уши кролика Чарли. Как только Аббас отступил, братишка снова свалился на пол.
— Мам! — закричал в панике Аббас. Он почувствовал, как дрожат стены и пол, и за воем сирены услышал отдаленный гром. Это была не гроза. Это по южной стороне города били реактивные снаряды. Следующая волна ударов прошла ближе к дому. Он должен увести Джошуа в укрытие. — Мам!
Ответа не было. Когда Аббас звал маму, он еще не совсем проснулся, а сейчас воспоминание обожгло его острой болью. Вчера днем при воздушном налете мама была ранена, ее увезли из дома. В больницу, надеялся Аббас, ведь хоть одна больница еще существует. Должны были приехать дедушка и бабушка, но почему-то не приехали. Аббас ждал их до позднего вечера, потом положил Джошуа в кровать, и, измученный, провалился в сон.
Он пытался не думать о том, что могло случиться с дедушкой и бабушкой. Точно так же он старался не думать об отце, которого призвали восемнадцать месяцев тому назад. Единственная открытка, полученная от него, все еще была приколота к стене их комнаты. Края открытки завернулись, а чернила уже выцвели.
Окончательно проснувшись, Аббас понял, что им никто не поможет. Он сам должен позаботиться о Джошуа.
— Ну, тогда оставайся! — крикнул Аббас. Он выхватил кролика Чарли из рук Джошуа и побежал к двери. — Кролик Чарли пойдет со мной!
— Подожди! — завизжал Джошуа. Он вскочил и потянулся к своему кролику. Но Аббас держал его над головой и бежал к лестнице. Джошуа, хныча, побежал за старшим братом и, чтобы остановить Аббаса, вцепился в его пижаму. Таким образом они вместе спустились по лестнице, и Аббас сохранил не только свою пижаму, но и терпение.
Люк, из которого вниз шла длинная, узкая лестница находился в кухне. Когда Аббас открывал крышку люка, снаружи раздался ужасный грохот. Дом затрясся, и с потолка посыпался град из обломков штукатурки. Лампочка около плиты вспыхнула и погасла, наступила темнота. Джошуа покачнулся, упал и едва не свалился в люк. Хорошо, что Аббас оказался на пути и успел схватить Джошуа в охапку. Младший брат завыл.
