Он ковыряет вилкой осклизлый ломтик красной рыбы. Я выпиваю водки.
Кажется, мне уже нравится заниматься благотворительностью. Но водка здесь дрянь. В следующий раз придется везти свою.
Во дворе Виталик встречает меня, прячет рацию, осматривается. Солнце понемногу склоняется за зеленые липы, из-за решеток выглядывают полуодетые дети. Кажется, там до сих пор играет музыка:
Только небо, только ветер,
только радость впереди.
Небо становится сиреневым. В салоне пахнет ванилью и кофе. Впереди — кварталы и микрорайоны, целый город, похожий на один огромный интернат. Бедные люди, думаю я. Это не их вина, что они живут в этих девятиэтажных мусорных ящиках, провонявших насквозь жареным луком и помойкой. Когда-то у них впереди была только радость. На всех ее не хватило.
У них нет «бентли» и пентхауса в Крылатском. И не будет никогда, по целому ряду причин.
Один из таких людей сидит на автобусной остановке с банкой пива. Провожает нас тяжелым взглядом. Хорошо, что я не умею читать его мысли. Раньше умел, а теперь не могу. Мне и не хочется.
Хочется прикрыть глаза и не открывать хотя бы полчаса, пока мы не выберемся на трассу. А вечером съездить куда-нибудь, выпить вискаря, покурить и подумать о чем-то отвлеченно приятном.
* * *
Например, о Тамаре. Ее антрацитовое платье с блестками открывает грудь ровно настолько, чтобы я глядел туда, не отрываясь.
И еще там блестит и переливается алмазная россыпь.
— Давай я прочитаю твои мысли? — предложила она.
Я кивнул. Кажется, я уже был изрядно пьян. Раньше я не вырубался так быстро. Вряд ли ей удалось отсканировать эту мысль.
— Ты думаешь о сексе, — сказала она, улыбаясь краешками губ.
— И не думаю, — возразил я. — Я просто тебя возьму и…
Армстронг летает под потолком. Поверх электронной подкладки саксофон рисует космические фигуры, и у женщины, сидевшей напротив, поблескивают зубы.
— Ну, возьми, — беззвучно разрешает Тамара.
В private room ее даже не пришлось раздевать. Платье само скользнуло с плеч. А затем с бедер. Она больно укусила меня за шею. Дальнейшее запомнилось по частям.
После мы вернулись в зал; официант со стеклянными глазами принес кое-что еще.
— Ты стал каким-то другим, — сказала Тамара. — Тебя как будто подменили.
Я промолчал.
— А теперь о чем ты думаешь? — спросила Тамара.
Странно. Мне отчего-то захотелось сказать ей правду.
— Мне не понравилось, — сказал я. — По-моему, ты переигрываешь, как вот этот саксофонист. Наверно, это действует видовая программа выживания.
— Что? — возмутилась Тамара. — Что-о?
Я затянулся сигаретой.
— Расслабься, — сказал я. — Я и вправду стал другим. Можешь считать, что мы незнакомы. Я вызову тебе такси?
Администратор кивнул, будто прочитал мои мысли. Тамара взяла бокал за ножку. Повертела перед глазами, разглядывая вино на свет. А затем изящным движением кисти выплеснула мне в лицо:
— Cв-волочь.
Черная молния вспыхнула и погасла. Я пожал плечами и потянулся за салфеткой. Взглянул на часы: полпервого ночи.
Расплатившись, я вышел. Охранники распахнули передо мною дверь на площадь.
Было прохладно; откуда-то издалека долетал влажный ветер, не по-московски свободный, насмешливый, средиземноморский. Поток машин поредел, и рубиновые фонари перемещались в темноте, как блуждающие звезды. Реклама переливалась и подмигивала. А я просто стоял и любовался лиловым бархатным ночным небом. Шумело в ушах. Мне никуда не хотелось спешить. Я был один в этом мире, я был спокоен и тверд, я не ждал никого, и меня никто не ждал, и это было превосходно.
— Угостите сигареткой? — спросила девчонка в белой курточке.
Я угостил.
У нее были беленькие зубки. Она жевала мятный «стиморол». Она коснулась моей руки, откинула челку и только тогда узнала.
— Ой, — испугалась она. — Это вы.
В синем свете фонарей она казалась почти взрослой. Я думаю, взрослым парням она говорила, что ей уже есть шестнадцать. А еще более взрослым — что нет.
— А у вас правда дача в Жуковке, — проговорила она.
Это был то ли вопрос, то ли предложение.
— Ага, — отвечал я, глядя на ее губы. Довольно красивые. А она смотрела на меня.
Засмотревшись, она чуть не потеряла сигарету. Интересно, думал я, кто был ее первым. Уж точно не директор. Какой-нибудь ублюдок из старшей группы.
Мне стало весело. Вино было лишним.
— Не хочу туда возвращаться, — призналась Анечка, глядя в асфальт. — Можно, я побуду с вами немножко?
В кармане завибрировал коммуникатор. Я достал трубку: мне пришла смс-ка.
Del_Mar: u nas tak jarko. More teploe. Kogda uje priedesh? LoveU:-)
Я смотрел на экран, Анечка — на меня. Где-то далеко выла милицейская сирена.
— Это от вашей девушки? — поинтересовалась Анечка.
Пожав плечами, я удалил сообщение.
— Не задавай вопросов, — сказал я. — Слушай. Сколько тебе нужно приносить за ночь?
Она не ответила. Бросила сигаретку и отвернулась.
Тогда я полез в карман. Отчего-то деньги в кармане слиплись во влажный комок. Одну или две бумажки я выронил, девчонка легко присела и подняла. Получилось очень грациозно. Я вложил деньги ей в ладошку, она побледнела и даже не догадалась улыбнуться. «Вот дурочка», — подумал я. Мне захотелось сказать ей что-нибудь умное.
— Есть такое правило, Анечка, — сказал я ей. — Нужно почаще улыбаться. Тогда весь остальной мир расслабится в ответ, и делай с ним что хочешь. Об этом еще Дейл Карнеги говорил.
Она хотела что-то возразить, но я уже махнул рукой. Большой белый джип, только и ждавший условного знака, мигнул фарами и подъехал. Стекло поползло вниз. Вовчик улыбался.
— Еду в депо, — пошутил он.
Дверцы захлопнулись. «Пристегните ремни», — сказал Вовчик. А сам нажал кнопку на руле, и вместо его любимой цыганщины вдруг включилась старая добрая рыжая Милен Фармер:
Fuck them all, —
пела эта француженка (остальных слов я не понимал). Вовчик, как всегда, выбрал именно то, что требовалось.
Машина дрогнула и ринулась вперед, навстречу ветру. Фонари за стеклом слились в прерывистую цепочку, словно след от трассирующих пуль.
Fuck them all, — думал я. Ну, не всех вместе, а по очереди. Времени хватит. А кто не с нами, пусть идет к черту. Впереди у нас только радость.
конец
