Ловец раскрыл рот. Несмотря на то, что холод беспрестанно сверлил затылок, причиняя уже не только лишь неудобство, но и вполне ощутимую боль; несмотря на то, что сгущение мрака мешало дышать и каменные своды проклятого дворца тяжко давили на плечи, Берт рассмеялся.
Ну конечно! Как он раньше не заметил того, что должен был увидеть в первую же секунду, как оказался в этой комнате!
Меч, к рукояти которого Сет прикрепил знак Аниса, был гораздо короче меча, отображенного на подвижной стене в покоях давно почившего царя этих земель. Никто, кроме Берта, не видел выбитого в камне Аниса, никто не входил в покои на верхних ярусах дворца много-много лет.
Берт переложил факел в левую руку, а правой ладонью провел по лицу.
Сет ищет не там, где надо! Ловец, не удержавшись, рассмеялся вновь. Облегчение, которое он испытал, сделав свое открытие, было близко к эйфории. Будто, неудержимо проваливаясь в бездонный колодец, слыша уже гибельный свист ветра в ушах, он сумел зацепиться за выступ. Сет не найдет Кость Войны! Страшный череп-шлем достанется Альберту Гендеру, Ловцу Теней из Карвада!
– Возвращаются… – проговорил Самуэль, глядя на то, как к становищу приближается отряд пустынных воинов. Впереди трусил на белом верблюде Исхагг, за ним плелись четыре верблюда с телами убитых, уложенных поперек седел. Дети Красного Огня, ехавшие следом, оживленно переговаривались.
– Кажется, все прошло удачно, – сказал Самуэль.
– По крайней мере, мясо для пиршества, чтобы отпраздновать это событие, у дикарей имеется, – отозвалась Марта. – Да положи ты эту штуку! Что это вообще такое?
– Паучье жало… – почему-то с неохотой сообщил Самуэль.
– Ну и чего ты с ним возишься?
– Отлаживаю…
Интонации в его голосе не понравились Марте. Она прямо взглянула на Самуэля, а тот опустил глаза. Марта пошевелилась, переместившись в тень стены тростниковой хижины.
– Интересно, – проговорила она, – как твое жало действует?
– Все очень просто! – встрепенулся Самуэль, для которого не существовало наслаждения выше разговора о собственных изобретениях. – Принцип пускового механизма ничем не отличается от обыкновенного арбалета. Но дело в том, что вот в эту трубку вкладываются вовсе не стрелы, а свернутая сеть со свинцовыми шариками по краям… – тут он опомнился и буркнул: – Как действует, как действует… Обыкновенно действует…
– Так! – хлопнула себя по коленям Марта. И встала на ноги. – Альберт велел?
– Что велел?! – перепугался Самуэль. – Ничего не велел. То есть велел, конечно… Сидеть здесь и не высовываться. Я и сижу. И вы, пожалуйста, сидите, госпожа. Если хозяин дает приказание, то приказание нужно выполнять. Хозяин зря говорить не станет. Значит, так оно и нужно.
Марта деловито одернула перекрещивающиеся на груди ремни, в которых поблескивали клинки ножей, закинула руку за спину, но тут же вспомнила, что арбалет потерян в битве на Каменном Берегу, – и недовольно сморщилась.
– Не надо, госпожа! – всполошился Самуэль. Тоже поднимаясь, он неловко прижимал к груди паучье жало. – Мы ведь хозяину слово давали!
– Лично я твоему хозяину ничего не давала… слова ему не давала никакого.
– Зато я дал… – жалобно вздохнул Самуэль и поудобнее перехватил жало, направив трубку в грудь рыжеволосой.
Марта изготовилась, сжав губы, стрельнула глазами по сторонам, но… очевидно, подумав о чем-то, рассмеялась.
– Ладно, – сказала она. – Слово есть слово… Пойдем перекусим, верный оруженосец…
– А разве у нас еще что-нибудь осталось? – удивился Самуэль, но все-таки направился за ней в прохладную полутьму хижины.
Через минуту Марта вернулась к очагу.
– Неплохая штука… – пробормотала она. – Действительно, в обращении очень проста…
Встряхнув руками, она направилась прямиком к воинам, расседлывающим верблюдов. Исхагг, завидев рыжеволосую – он в это время срезал окровавленную одежду с убитых – зычным окриком повалил своих собратьев на колени.
– Ухун… – с натугой сформулировал Исхагг, – довольный? Веселый? Сытый?
– До чрезвычайности, – кивнула Марта. – Так все утро веселился, что умаялся и спит. И я бы на вашем месте не рискнула его беспокоить.
Исхагг отчаянно замотал головой, как бы говоря, что у него и в мыслях не было доставлять какое бы то ни было неудобство самому воплощению Красного Огня.
Рыжеволосая легко взлетела на белого верблюда, похлопала забеспокоившееся животное по горбу.
– Э-э-э… – недоуменно затянул Исхагг, но его скакун, вышибая фонтанчики пыли из-под камней, резво побежал на восток, унося на себе Марту.
Когда становище скрылось из вида, в груди ее закопошились сомнения. В какой-то момент она хотела повернуть обратно, но, только подумав, что неизвестно – сколько еще сидеть на одном месте, изводя себя предположениями – как там Альберт, что с ним, жив он еще или нет, – ударила верблюда пятками.
Ловец подпрыгнул еще раз и еще. Нет, не достать… Даже и стащив каменные осколки в кучу, он все равно не мог с этой кучи хотя бы кончиками пальцев коснуться последних ступеней обрушенной лестницы. Как бы здесь пригодился Самуэль со своим львиным когтем – особым образом изогнутым крюком, способным намертво впиться в любую, даже самую гладкую поверхность.
Придется идти в обход. Придется снова плутать по темным коридорам, отыскивая путь к покоям Аниса. И что ему стоило тогда, оказавшись там впервые, измерить длину клинка относительно пропорций человеческого тела! Почему он не догадался сделать это?!
«Теряю сноровку, – мрачно думал Берт, осторожно вышагивая по хрусткому ковру из истлевших костей и комков пыли. Какая-то труха сыпалась со скрытого тьмой потолка, сыпалась и с треском сгорала в ярком пламени факела. – Или это место так на меня влияет…»
Коридоры тянулись вперед, расходились множеством длинных лучей, швыряли Ловца в переплетенья лестниц, втискивали в узкие полуобвалившиеся лазы, поднимали к анфиладам, нависающим над черной пустотой угрюмо молчащих залов, душили зловещей тишиной, пугали внезапно вспыхнувшим невесть где пронзительным воем ветра, заблудившегося в лабиринте дворцовых ходов, словно в окостеневших кишках подохшего чудовища.
И, куда бы ни свернул Ловец, за ним неотступно следовала Тьма. Она обвивала ноги, стесняя движения, словно гнилая, болотная вода, стремилась проникнуть внутрь тела… С тоской вспоминая теплый солнечный свет, Берт старался шагать быстрее, но, чем дальше, тем сложнее было заставлять себя переставлять ноги. Постоянная пульсация холода в затылке превратилась в настоящую пытку – такого он не чувствовал никогда и был близок к тому, чтобы впервые в жизни проклясть доставшийся с рождения дар… Ему казалось, что неслышные крылья мрака колыхались над головой, готовые в каждую минуту ринуться вниз, окутать с головы до ног, стиснуть до хруста костей… утопить в себе… Черный дурман, растекшийся отравленным током в его крови еще тогда, в заброшенном руимском кабачке, мучил тело и туманил мозг… Становилось все хуже и хуже… Временами Берт словно впадал в забытье. Чудилось, что Тьма принимает очертания громадной извивающейся твари, он даже чувствовал упругую мощь холодной плоти, сжимающейся вокруг него, – и в эти страшные мгновения, когда разум мерк, Ловец терял самообладание, забывал, кто он такой и зачем пришел в чрево затаившегося каменного монстра. Приседая, он размахивал над головой пылающим факелом, стремясь трескучим пламенем отогнать смертоносные кольца… Потом наваждение отступало. Берт приходил в себя, распластанный на холодном полу, поднимался, стирал с лица густой и липкий пот и шел дальше, уже с трудом вспоминая – куда идет. «Нужно идти, – билось в голове, – нельзя дать мраку сожрать себя… Продолжать путь… Может быть, удастся вырваться из черного плена…»
