– Так вот оно что! – Слегка косившие глаза ведьмочки сузились в две щелки. – По распоряжению самого господина Репфа? Ну так можешь передать ему привет!
И Зуйка не очень сильно, но точнехонько тюкнула носком своего сапожка в то самое место, где на ноге гоблина был разорван башмак и недавно еще находился мизинец. Сака-Каневск хрюкнул и вновь потерял сознание.
* * *
«Скорее, как можно скорее добраться до стражи, а еще лучше – до самого герптшцога, и рассказать, где прячется эта ведьма-библиотекарша! Они схватят преступницу и бросят в казематы, а я, Сака-Каневск, получу заслуженную награду, большую заслуженную награду…»
– Пи-и-и?
– П.
– Пи-и-пи-и-и!
– П.
Звуки-писки, раздавшиеся где-то над головой Сака-Каневска, прервали его мечты и заставили открыть глаза. Сам он сидел на земле, прислонившись спиной к персиковому дереву, а перед ним зависли в воздухе, махая широко расправленными крыльями, две летучие мыши.
– П! – издала одна из них пронзительный звук и почти вплотную подлетела к лицу гоблина.
– Пи-и-и! – отчаянно запищала вторая и тоже подлетела к Сака-Каневску, да так близко, что крылья захлопали по его щекам.
Даже не пытаясь отмахнуться, гоблин в отчаянии зажмурился, чувствуя вокруг себя колыхание воздуха и слыша непрерывное попискивание. Потом зазвучали обычные голоса:
– X! Х-Ч-Т-Н-Д-М-Е-У. То есть, я говорю – хорошо, что ты не дал мне его укусить, – сказал один.
– Кажется, его до нас уже кто-то укусил, – сказал другой.
Сака-Каневск открыл глаза и увидел лекпина и человека, придерживавшего левой рукой правую.
– Т-Ч-З-Д, Б? – с явно вопросительной интонацией произнес лекпин непонятный набор букв. И, словно спохватившись, задал вопрос уже нормальным языком: – Ты чего здесь делаешь, болезный?
– А где летучие мыши? – вместо ответа поинтересовался Сака-Каневск.
– Точно – больной! – прокомментировал человек, которому как минимум требовалась срочная перевязка окровавленной руки.
– Я не больной! – взвизгнул гоблин. – Я – раненый. В ногу. Меня в моем собственном саду черепаха инвалидом сделала!
– Ты не только в ногу раненный, но еще и в голову, ха-ха, – усмехнулся человек. – Ха! Его, видите ли, собственный сад!
– Да, мой! Мой сад, мои деревья, мои фрукты, моя трава, моя земля…
– В! – вдруг веско прервал его лекпин. – К, У-В-Д! То есть, я говорю: Все! Курт, уходим в дом. Этому болезному кто-то соизволил перевязку сделать, а тебе еще нет. Пойдем, зачем понапрасну кровушку-то проливать.
Человек внимательно оглядел гоблина, после чего согласно кивнул, лекпин, будучи гораздо ниже его, подставил раненому плечо, и они, больше ничего не говоря, повернулись к Сака-Каневску спинами и направились в глубь сада.
– Эй! Эй, куда вы? А как же я? – возопил тот им вслед.
Но лекпин, не оборачиваясь, лишь пренебрежительно отмахнулся.
Через мгновение слегка пошатывающаяся парочка растворилась в начинающих сгущаться сумерках. Сака-Каневск протер глаза, потряс головой и уставился на ногу, отдающую пульсирующей болью. Башмака на ней не было, вместо него вся ступня была обмотана каким-то лопухом и перевязана скрученными в нить травинками.
Что вообще происходит в этом проклятом фруктовом саду, поглоти его черная пучина?! А что можно ожидать увидеть в незнакомом доме? Нет, сейчас, на ночь глядя, лучше убраться отсюда подобру-поздорову!
Опираясь спиной о ствол персикового дерева и помогая себе руками, Сака-Каневск поднялся кое-как на ноги. На покалеченную лучше не наступать. Необходимо было найти какую-нибудь палку, чтобы на нее опираться, но на земле ничего подходящего не наблюдалось. Зато корявый, но с виду прочный сук на ближайшем дереве, не очень высоко торчащий перпендикулярно земле, будто просился, чтобы его сломали и использовали в качестве костыля.
Собравшись с силами и сосредоточившись, гоблин в пять прыжков допрыгал до сучка на одной ноге и в последний момент ухватился за него двумя руками, чтобы не упасть. Теперь нужно было приловчиться, чтобы обломить его у самого ствола, но тут гоблин заметил, что между рук на сучке сидят две стрекозы. Несмотря на сумерки, стрекозы не утратили яркости своей окраски; та, что покрупнее, была ярко-рыжая, что поменьше – небесно-голубая. Стрекозы сидели и, кажется, глядели прямо ему в глаза. А потом разом вспорхнули и исчезли. И тут же, словно выросли из-под земли, перед гоблином появились две абсолютно обнаженные девушки!
Он знал обеих. Высокая и ослепительно красивая – являлась не кем иной, как госпожой Офлой, главным редактором журнала «Всегда своевременная информация», конкурирующего с «Факультетским вестником», в котором он работал вплоть до сегодняшнего дня. Маленькая была той самой лек-пинкой Ксаной. Два дня назад он подглядывал на пляже за ней и за профессором Малачом, а потом по его милости и тот, и другая оказались в казематах герптшцога. Но каким образом госпожа Офла и заключенная Ксана оказались здесь, во фруктовом саду, в это время, да еще в таком виде?!
– Опять подглядываешь, гаденыш, – тоном, не предвещавшим ничего хорошего, сказала лекпинка.
– Негодяй! Еще никто без моего желания не смел безнаказанно увидеть меня голой, – очень похожим тоном произнесла госпожа Офла.
– У меня что – галлюцинации? – пролепетал окончательно отупевший гоблин.
– Вот тебе галлюцинации! – Кулачок Ксаны с размаху врезался в центр гоблинского лица, характерный хруст навел на мысль, что с его носом стало не все в порядке.
– Негодяй! – повторила госпожа Офла, и ее безукоризненной формы ножка впечаталась гоблину в пах.
«И зачем только я пришел в этот фруктовый сад?» – пронеслась в голове Сака-Каневска мысль, прежде чем он в очередной раз потерял сознание…
Глава двадцать вторая
СМЕРТЬ НА ЭШАФОТЕ
Центральная, она же ярмарочная, площадь Фалленблека являлась не только средоточием торговли, куда по субботам и воскресеньям стекалась масса народу со всего города и окрестностей, чтобы продать либо приобрести какие-нибудь товары. Время от времени – как в выходные, так и в будни – происходили здесь и иные действа. Такие, как общегородские собрания, сходбища различных народностей, просто встречи каких-либо кланов, а еще… публичные наказания и казни.
Нет, лобного места как такового на ярмарочной площади не существовало. Однако периодически в самом ее центре возводился временный эшафот, где и приводились в исполнение приказы самого герптшцога Ули-Клуна, начиная с позорной порки розгами мелких воришек и заканчивая повешеньем или четвертованием особо опасных преступников.
Эшафот возводили гномы. Работу свою они исполняли добросовестно, сноровисто, привычно. Прогуливаясь по ярмарочной площади в людный день, можно было слегка отвлечься, торгуясь из-за какой-нибудь безделушки, а потом обернуться на стук топоров, перекрывший вдруг общий гул, и увидеть уже готовый помост с возведенными на нем двумя-тремя виселицами.
