А дело было так…
Нам тогда было по восемь лет. В школу мы ходили вместе, поэтому частенько я поджидал Наташку в нашем дворе, когда она выйдет. Однажды, ожидая ее у выхода, я сел на лавочку и задумался. И не заметил, как ко мне подошли трое пацанов, двое из которых были намного старше меня.
— Ну, чо, предки на пирожки денег дали? — спросил самый старший из пацанов, которому было лет тринадцать.
Я промолчал, чувствуя недоброе…
— Язык, что ли, проглотил? Или уже в штаны наделал?
Я продолжал молчать.
— Послушай, — пацан подошел ближе, и от него пахнуло табаком. — Когда с тобой разговаривают, надо отвечать. Тебя этому твои предки не учат, что ли? Деньги давай!
— Нет у меня никаких денег, — буркнул я.
— Чево-о-о? — протянул пацан. — У тебя нет денег? А если обыщем?
— Нечего меня обыскивать, — снова буркнул я и сжался, предчувствуя, что сейчас начнется самое ужасное.
— А ну, пацаны, держите его, — сказал тринадцатилетний и полез в мои карманы.
Я дернулся, и в это время две пары рук крепко схватили меня и прижали руки к телу. А третья пара рук стала шарить у меня по карманам, выискивая обеденные деньги.
Вырваться не представлялось возможным. К тому же ранец, висящий за спиной грузом, лишал верткости и маневренности. Я извивался, мотал головой, сопротивлялся, как мог, однако помешать грабежу не мог. Но когда руки старшего пацана залезли во внутренний карман моего пиджачка, где как раз и лежали выданные мне на обед деньги, хватка одного пацана, что меня держал, вдруг ослабла, и у меня получилось вскочить со скамейки. И тут я увидел, что Наташка вцепилась в одного из пацанов и принялась яростно оттаскивать его от меня. А когда это у нее получилось, она вцепилась уже в тринадцатилетнего и громко и требовательно воскликнула:
— Не трогай его, гад!
— Это кто гад? — обернулся к ней пацан.
— Ты! — она с яростью посмотрела на него и сказала: — Отпусти его, иначе закричу!
— Ну и ори себе, — спокойно отозвался пацан, стараясь снова залезть рукою, которую я не пускал, в мой карман.
Она завизжала так, что у пацанов и у меня разом заложило уши. Пацаны опешили и быстренько ретировались. А Наташка взяла меня за руку. И так мы, моя ладонь в ее ладони, и пришли в школу. Тогда я по-настоящему ощутил, что такое счастье.
— Тили-тили тесто, жених и невеста, — увидев нас, держащихся за руки, закричали сразу несколько мальчишек и девчонок. И так было на следующий день, и через неделю, и через месяц. Точнее, за руки мы уже больше не держались, но женихом и невестой с «тили-тили тестом» нас дразнили по-прежнему. Однако я ничуть не злился. И не лез драться с обидчиками. Поскольку и обиды-то никакой не было. Я ничего не имел против того, чтобы Наталья считалась моей невестой, а сама она, когда нас дразнили, посматривала на меня странно и даже как-то загадочно…
С этого момента я в нее влюбился. Она была рядом и во дворе, и в школе. А потом, в восьмом классе, пришла настоящая любовь. Мы почему-то стали стесняться друг друга, хотя раньше ничего подобного никогда не случалось. Вечерами гуляли по городу и молчали. Но с ней хорошо было даже молчать. Просто разговаривал с ней мысленно, а она мне мысленно отвечала…
А в десятом классе у нее появился этот хлыщ.
Богатый. Его папа был каким-то значимым человеком. А хлыщ был избалован и капризен. И высокомерен. Даже с Наташей он старался подчеркнуть какую-то свою исключительность. Оказались однажды в одной компании. Там были такие же, как и он. Вот только я был другой. Наташа в тот вечер все никак не могла расстаться со мной, зачем-то я был ей нужен. Позже у меня возникло чувство, что она тогда цеплялась за меня, как утопающий за соломинку. Она чувствовала, что уходит в иную жизнь, которая никак не будет пересекаться с моей. Даже по касательной. После окончания школы мы расстались: как-то так незаметно, по-простому. Сначала стали реже видеться, потом перестали видеться вовсе. А потом отпала надобность звонить друг другу: у каждого из нас появились свои привязанности, свои друзья. Растаяли общие интересы.
Учиться поступили в разные вузы. И на этом наша любовь разладилась окончательно. И дружба тоже…
* * *
Наталья пришла ровно в шесть. Без нее я не заходил в кафе, ждал на улице, возле входа, благо погода позволяла, и вглядывался в лица прохожих девушек, как двенадцать лет назад, когда мы с ней расстались. Я тогда все надеялся встретить ее и поговорить, отыскивая взглядом в толпе прохожих. Говорят, такое бывает со всеми, когда они расстаются с любимыми. Покинутые женщинами мужчины надеются на случайную встречу, чтобы объясниться и все вернуть и поправить. Хотя и знают в глубине души, что поправить уже ничего нельзя. Так и я… Искал ее даже там, где ее не могло быть, прекрасно понимая, что мне, которого везение все время обходит стороной, ее больше никогда не встретить, ибо Госпожа Судьба развела нас окончательно в разные миры, определила в движение по разным орбитам, между которыми не существовало сообщения. И вот — на тебе! Эта неожиданная встреча у дома человека, который, возможно, имеет отношение к убийству актера Санина.
Что такое случайность? Это существование возможности для иного развития событий. Судьба подарила нам шанс, значит, в книге предназначений, написанной еще задолго до моего рождения, такая встреча не исключалась, а значит, она была для чего-то нужна. Возможно для того, чтобы я раскрыл это преступление, а может… Так или иначе, но это был знак, пренебрегать которым не следовало.
— Привет. Давно стоишь?
Это была она, Наталья. А я и не заметил, как она подошла. Высматривал, выискивал глазами среди проходящих мимо девушек, а смотрел, оказывается, совершенно в другую сторону.
— Привет, — ответил я. — Нет, только что пришел…
Ну вот, с какой стати соврал? Язык сам повернулся на ложь совершенно без моего желания и участия. Зачем?
На мгновение застыл, глядя на нее. Наталья представляла тот самый идеал женщины, который я давно нарисовал и закрепил в своем уме. Без всяких натяжек и компромиссов, один в один. А может, этот идеал бессознательно срисовал с нее? Той самой, прежней, которая была моей первой любовью?
Она была хороша, впрочем, как во все времена… Почти тридцатник, возраст мог бы добавить к её личику пару морщинок, ан нет! Щадит! Кожа, как у восемнадцатилетней студентки.
И что это хорошеньких женщин вечно тянет к плохим парням? Это что, глупость? Инстинкт самки, нуждающейся в возможной защите, или обыкновенная испорченность и некая природная порочность?
— Ну что, пошли?
Ее голос тоже был идеален…
Вот так все просто.
— Пошли, — пришел, наконец, я в себя и галантно раскрыл перед Натальей дверь…
Через полчаса мы снова были старыми друзьями, как будто и не существовало этих двенадцати лет, проведенных порознь. Казалось, Наталья совсем не изменилась, но — нет, проскальзывало иногда в ее словах и взгляде то, чем во многом характеризуются люди нашего поколения: безразличие к чужим проблемам, замкнутость на себе и личном благополучии и комфорте, цинизм и стеб над тем, во что свято верили наши родители.
