Нета поправила покрывало на груди Тритона и выпрямилась, кусая губы.
— Спит, — проговорила она тихо. — Я… я его убаюкала. Так ты посматривай за ним, ладно?
Целительница остро взглянула на нее.
— Что — колыбельная?.. Я не знала, что ты это умеешь. Ценная штука. Я вот не умею. Он пытался встать, что ли?
— Да, — Нета поморщилась. — Даже хотел меня убить, если я его не выпущу. Ладно, Лина, мы пошли. Справишься одна?.. Если будут еще раненые, я тебе Жюли пришлю на подмогу.
Они с Огневцом и Умником поспешили по коридору к лестнице, Подорожник догнал их почти сразу. Нета заметила, как он осунулся за последние сутки, и на ходу положила руку на его локоть.
— Давай я тебя подержу чуть-чуть, Подорожничек? Что-то ты серый весь.
— Не надо, Нета, — он мягко высвободил руку. — Тебе силы еще понадобятся, а я в порядке. Это просто свет так падает.
— Братик ты мой золотой, — сказала Нета с жалостью. — Потерпи. Я слышала, у людей не бывает физической боли от любви, но мы-то отродья… Ты привыкнешь. По себе знаю…
Они поднялись по лестнице, и даже сквозь дубовую дверь Нета услышала вой ветра и крики нападавших и защитников замка. Эти звуки стали невыносимо громкими, когда дверь открылась. В дубовых досках торчала арбалетная стрела. Подорожник сразу ринулся налево по галерее, где Секач с каким-то горожанином теснили Рут и Алису. Нета оглянулась и увидела Корабельника — он сцепился в воздухе с песчаником в алой косынке. Цепкие пальцы Мора уже почти добрались до горла Учителя, Корабельник изворачивался, стараясь удержать его руки. Нета бросилась к ним, но тут сбоку с воинственным кличем налетел Лей, размахнулся и ударил песчаника по голове чем-то тяжелым. Мор крякнул и выпустил противника. Какую-то секунду он ошалело смотрел перед собой, потом камнем полетел вниз, за стену. Нета, наконец, разглядела предмет в руке Лея. Это был медный чайник.
Стрела свистнула возле ее головы, и Нета отшатнулась в сторону. По правую руку от нее Речник, выставив ствол ружья в бойницу, хладнокровно расстреливал каждого, кто пытался взобраться на стену. Горожане приготовились к штурму всерьез: несколько лестниц вдымались над зубцами, по ним карабкались вооруженные люди, подбадривая себя яростными воплями.
— Нета, держи! — крикнул Кудряш, пробегая мимо, и кинул ей ружье. Она поймала, и сразу подняла ствол до уровня глаз: через стену лез один из песчаников, его глаза горели в темноте красноватым светом. Это был Сонный Дрыга, убивший проститутку на кладбище и едва не отправивший вслед за ней Тритона. Но Нета этого не знала. Она просто прицелилась песчанику в середину лба и с ледяным спокойствием нажала на спусковой крючок.
«Молодец, — сказал знакомый голос у нее в голове. — Только это вам не поможет. Сейчас пойдут крысы».
И крысы пошли.
Нета подбежала к стене и высунулась наружу между зубцами, глядя вниз. У подножия замка горожане добивали остатки волков. Поредевшая птичья стая пыталась отогнать врагов, пикируя сверху на головы людей, но среди горожан оказались хорошие стрелки, и песок под ногами уже усеивали трупики погибших пернатых. Птичий Пастух метался на стене, его арбалет выпускал стрелу за стрелой, а лицо было залито слезами: его братья-птицы умирали, и он не мог им помочь. Мавка зеленой молнией носилась за ним, не успевая подавать тяжелые стрелы.
Нета заметила кучку горожан, суетившуюся у ворот замка. Они что-то делали там, сверху было не разглядеть. А вдали, в песчаных дюнах, за спинами нападавших, с пугающей быстротой накатывалась на замок серая волна. Это были крысы.
Бледная Жюли оттащила Нету за рукав от проема.
— Нета, там Люция!..
Нета обернулась. Огневец со страшным окровавленным лицом шел к ним, неся на руках тоненькую обмякшую фигурку. Золотистые волосы свисали почти до полу, руки беспомощно болтались.
— Вниз, Огневец, — крикнула Нета. — Она жива! Вниз, в лазарет! Жюли, иди с ним, помоги Целительнице!.. Где Лекарь?
— Лекарь убит, Нета, — прошептала Жюли и беззвучно заплакала, кусая губы.
Нета в ужасе обернулась: в нескольких шагах от них стоял на коленях Корабельник и, окаменев, держал двумя руками за плечи неподвижно лежащего друга. Голубые глаза Лекаря смотрели в темное небо, на губах застыла вежливая извиняющаяся улыбка. Нета стиснула зубы, чтобы не закричать, подняла ружье и повернулась к стене, навстречу горожанам. Она не помнила, сколько выстрелов сделала, но точно знала, что не промахнулась ни разу.
23
Петрушка Жмых никогда в своей коротенькой дурацкой жизни не испытывал такого страха, как на этой стене. Он честно бегал со стрелами и патронами от стрелка к стрелку, окаянные ножонки путались и спотыкались, тяжелая торба с боеприпасом колотила по бедру, а сердце лупило по ребрам изнутри так, что делалось больно дышать. Страшные дела творились, страшные. Петрушка старался не выпускать из виду хотя бы Алису, Снегурочку нежную, но кругом все так перепуталось, а уж когда крысы полезли, то и совсем хаос наступил, не хуже Провала, тьма и ужас. Снизу затопали: как-то этим проклятущим горожанам удалось ворота отворить, а крысы все лезли сверху, со стен, они по стенам этим без всяких лестниц, как мухи, и не падали, твари, не иначе, заколдованные… А ростом они, я вам скажу, побольше Жмыха, примерно с любимого хряка Жмыховой тетки, а зубья у них, как у пилы, и глаза злющие. От одного вида этих исчадий помереть запросто можно. Вот лезут они, кругом каша, а внизу вдруг, Петрушка услышал, кто-то как заорет: «Вперед, ребята, якорь мне в глотку!.. Кроши их!». Петрушка голос-то узнал, обомлел от радости сначала, да только скоро не слышно стало капитана, видать, убили его. Айден еще надрывался: «Макс!.. Макс!..» — а дальше и он замолк. Боеприпас кончился, что дальше делать, дурачок не знает, вот Лей мелькнул и пропал куда-то, да Мэгги один раз на глаза попалась, с ружьем тяжеленным. Потом еще Нету видел — она высоко взлетела, и кричит оттуда: «Умник!.. Лазарет!..» А что Умник ответил, Петрушка не слыхал — рядом так орали, что уши закладывало. А потом совсем никого не видать стало — только горожане толпой валят. Петрушка маленький, он под ногами шмыг да шмыг, все своих искал, а свои-то, господи, среди этой кутерьмы затерялись, только одного Подорожника и видать, он же высокий, как все равно башня. На лицо страшный сделался, кровь по лбу течет, руки машут, как мельница, только кости вокруг него хрустят. Петрушка исхитрился поближе пробраться, смотрит: а это Подорожник над Радой стоит, никого к ней близко не подпускает, а у самого стрела над коленкой торчит, и в боку стрела, но он не умирает, не падает, знай себе машет, как заведенный. У стены Жмых увидал зеленого платья клочок, начал туда грести, чтобы помочь, да только мавка совсем мертвая была, бедная. Петрушка ее рукой потрогал, заплакал и стал к двери пробираться, чтобы, значит, хоть до лазарета, до своих… А у дверей свалка, Умник ружьем бесполезным, как дубиной, орудует — патроны-то кончились, так он по головам хлещет, не дает никому в дверь войти. А горожане-то расступились и крыс вперед пропускают. Крысы лезут и лезут, Умник, видать, устал уже, а их не уменьшается… Тут смотрит Жмых, Алиса сбоку кричит: «Патроны, Умник!.. Я сейчас, держись!..» — и к нему, значит, рвется. Петрушка, себя не помня, начал крысиное войско кулаками месить, и про зубья их страшные забыл, навстречу Снегурочке нежной, значит, пробирался, она уже совсем близко, вот-вот встретятся. Тут сзади точно свистнуло что-то. Оглянулся Жмых — песчаник ухмыляется со стены, глаза как у пьяного, что ли, и арбалет в руках держит. Вот тут-то Петрушке так страшно сделалось, что хоть кричи. Да не за себя страшно — за Алису. Рванулся он вперед, себя не помня, лапки свои лягушачьи раскинул, пузо выпятил — заслонил… Тут свистнуло опять, и темнота настала.
