И еще это обещание, данное Гару — что Дарран хочет, Дарран получает… все из-за треклятого пресловутого единства. Подавив поток ругательств, Эшер двинулся за Уиллером снова вниз, в кабинет секретаря.
— Что?
Дарран поднял глаза от бумаг. Солнце едва начало свой путь по небу, а он уже за работой — чисто выбрит, одет во все черное, окружен чернильницами, пергаментами и копиями важных бумаг.
— Мне срочно необходимо новое расписание погоды, — заявил он. Ни «доброго утра», ни «извини за беспокойство», ни одного слова приветствия. Несчастная старая ворона. — И кроме того, мне необходимо точно знать, как часто его величество намерен составлять его. Из дворца сообщили, что покойный король составлял расписание погоды на ближайшие шесть недель. Станет ли его величество придерживаться этого графика? Или он предпочтет внести изменения? Если да, то мне нужно знать. Я получаю послания со всего королевства; люди хотят знать, когда появится следующее расписание. Народ волнуется, Эшер. А это крайне нежелательно.
— Спроси Гара. Погода — его дело, не так ли? — ответил Эшер. — Я к этому отношения не имею.
— А следовало бы, — возразил Дарран не без злорадной нотки в голосе.
— Оставь меня в покое, — проворчал Эшер. У него уже болела голова, хотя день еще и не успел начаться. — Ладно, когда появится свободная минута, я…
— Сейчас же, — настаивал Дарран. — Будь так любезен.
Ясно было, что сбежать не удастся. И старик прав, пропади он пропадом. Гару меньше всего нужны слухи и сплетни по поводу задержки с расписанием погоды. А вот Конройду Джарралту они как раз на руку.
Уиллер потешался над ним, кривя губы. Эшер оскалился.
— Над чем смеешься?
Уиллер заулыбался еще шире.
— Ни над чем, Эшер. Честное слово.
— Иди веселиться в другое место. Меня от тебя тошнит! — На этой ноте он развернулся к дверям, но на полпути остановился, вспомнив о неотложном деле. — Мэтт переводится на конский завод в Глубокие лощины, Дарран. Напиши рекомендательное письмо, я поставлю подпись. Побольше похвал. И пошли в казначейство, чтобы он мог получить деньги, и за Ганфельем, чтобы приехал прямо сейчас.
Дарран и Уиллер обменялись удивленными взглядами.
— Мэтт уезжает? Почему?
— По личным причинам. Это его дело, и больше ничье. Я сообщу королю. А вы не беспокойте по пустякам. Договорились? Это тебя касается, Уиллер. Королю ни слова.
Дарран нахмурился.
— Уиллеру знакомо чувство ответственности, так же как и мне, Эшер. За пределами этой комнаты никто не проронит и звука об отъезде Мэтта. — Он вздохнул. — Но мне очень жаль. Его величество так привязан к нему.
Эшер почувствовал угрызения совести. И я был привязан к нему, пока он не поднял руку на Дафну… Он встряхнулся и шагнул к двери.
— Люди переезжают с места на место, Дарран. Силой их не удержишь.
На верхнем марше лестницы, у дверей Гара, он догнал Клуни. Она несла королю завтрак на подносе и присела, увидев Эшера.
— Доброе утро, Эшер.
От соблазнительного аромата ветчины, жареной картошки, яичницы и горячего хлеба пустой желудок сжался, а рот наполнился слюной.
— Доброе утро. Хочешь, я сам отнесу?
— Ах, правда? — Клуни порозовела от проявленной заботы. — Столько забот, что и самой перекусить некогда. — Она вручила ему накрытый салфеткой поднос, снова сделала книксен, задорно улыбнулась и побежала вниз по лестнице. Несмотря на все неприятности, он усмехнулся ей вослед. Клуни ему нравилась. И если бы не Дафна…
Едва появилась мысль о ней, кровь быстрее побежала в жилах. Они женаты… женаты! Вспомнил все, чем занимались ночью и скоро вновь займутся. Теплые чувства ободрили, отогнали темные мысли о Мэтте, и Эшер поспешил к двери в апартаменты Гара.
Тот сидел в библиотеке, обложившись горами книг. Эшер ногой закрыл дверь, подошел и остановился перед столом.
— Завтрак.
Гар что-то промычал, не отрываясь от работы. Эшер уселся в кресло, поставил поднос на колени, снял салфетку и взял тонкий ломтик ветчины. Вытянув ноги, он принялся жевать. И вдруг заметил, что в загроможденной, хаотичной библиотеке Гара кое-что изменилось.
На дальней стене висела новая картина.
Не то чтобы совсем новая, то есть новая для Башни. Обсасывая жир с пальцев, он изучал громадное полотно. Королевская семья стояла под большим цветущим деревом, бархатные розовые лепестки были выписаны так замечательно, что выглядели живыми. За деревом поднимались древние стены дворца, окна жарко горели на солнце. А на заднем плане триумфально уходила в безоблачное небо величественная Стена Барлы. Картина была настоящим шедевром, творением одного из самых замечательных живописцев-доранцев. Как же его… Невысокий, худой как щепка, непоседливый и склочный, как озабоченный кот. Брейкен.
Он творил на одном дыхании. Борн улыбался. Дана, казалось, вот-вот захохочет. А Фейн была такой красавицей, что сердце замирало. Он вспоминал их, и в горле вставал комок. Гар на картине стоял возле сестры, положив руку ей на плечо. Позу, несомненно, подсказал Брейкен. Они никогда сознательно не касались друг друга — разве только чтобы дать пощечину или ущипнуть. Гар тоже улыбался, но глаза его были грустными. Как будто он знал нечто, чего не ведали остальные. Словно видел будущее и тосковал.
— Мы были красивой семьей, правда? — произнес Гар.
Эшер кивнул; печаль опустилась на него, как туман.
— Правда.
Гар отвернулся от картины.
— Мне их так не хватает. Даже Фейн.
— Я знаю.
— Сегодня получил записку от Никса, — сообщил Гар, постучав пальцем по пакету. — Дурм снова приходил в сознание и чувствует себя гораздо лучше. Просил, чтобы я приехал.
Проклятие. Недовольный, Эшер отпил сока из стакана Гара.
— Ты едешь?
— Конечно.
— Когда?
— Скоро.
Эшер облизал губы.
— Дурм еще не знает о твоей семье?
— Нет. — Гар рассматривал чернильное пятно на пальце. — Если рассказать ему, он поймет, что я король, и станет задавать вопросы о моей магии. О заклинании погоды. И если почувствует подвох, если не поверит моему вранью… Даже думать об этом не могу. — Он нахмурился. — Ты ешь мой завтрак?
— Да. — Эшер протянул ему поднос. — Хочешь?
— Уже нет… — Гар рассматривал его, облокотившись о стол. — С тобой все в порядке? В последнюю ночь ты меня напугал.
Эшер взял поджаренный хлебец. Откусил, пожевал, проглотил.
— Все прекрасно.
— Правда? Вид у тебя сердитый. У тебя нет никакой тайной мысли? Если есть, я тебя не виню. Последнее заклинание было трудным.
