Такова примета. Но в месяц цветения вишни редки дожди, а ночи почти всегда теплы и щедры на сияние звезд.
Утром мать и сестра обрядили Даргана во все белое, как и полагается жениху. Белая шелковая рубашка, белый стеганый колет, расшитый мелким речным жемчугом, штаны из белой шерсти и даже сапоги — из белой кожи. Дарган спрятал под одежду медальон и ощутил, как вибрирует талисман — в такт ударам сердца.
Густые темные волосы жениха, на солнце отливающие золотом, сестра собрала в пучок на макушке и перевила золотым шнурком тридцать три раза, чтобы тридцать три круга счастья (каждый в три года) увидела семья Даргана прежде чем один из супругов отойдет в царство мертвых и соединится с духами предков. Семь золотых плоских фигурок оленей вплела мать в золотой шнурок — чтобы семерых здоровых и красивых детей родила жена Даргану за эти тридцать три круга.
Еще накануне глава дома Таган заменил на фамильном мече жениха боевую рукоять на нарядную рукоять церемоний. Парадная рукоять была обтянута изумрудной шкуркой смертельно опасной рыбы фе из рек в землях Ништру и перевита золотыми шнурками. И гарда для праздничного меча была особая — на ней танцевал золотой журавль, несущий звезду в клюве — символ дома Таган, а тонкие спицы, которые вставляются в отверстия гарды и которыми воин после кровавой битвы развязывает шнурки своих доспехов, увиты были золотой проволокой.
После обряда смены рукояти и гарды мужчины выпили на веранде дома из подогретой бутылочки теплую водку, закусив ее кусочками копченой рыбы и маленькими колобками, обжаренными в масле.
После всех этих обрядов, когда все мужчины уже захмелели, а небо почти полностью сделалось синим, и лишь чуть теплился на западе оранжевый проблеск, будто на темной воде застыл лист опавшего клена, тогда-то Дарган уловил плывущий с севера запах дыма, едва уловимый горьковатый чад далекого пожарища.
Старик Таган, глава дома, тоже почуял этот запах, кликнул своих сыновей и велел им скакать на север, выяснить, в чем дело, и вернуться к рассвету.
Внезапная тревога охватила Тагению. Уж больно давно не появлялись в их оазисе гонцы из Альзонии, не привозили посланий из столицы и написанных на плотной желтой бумаге указов короля. И торговый караван, что отправляется в путь после окончания весенних дождей, давно уж должен прибыть и привезти из эльфийских земель изумительные ожерелья и диадемы, чтобы женихам было чем одаривать невест и их подружек. И что-то невнятное шептали духи предков в ответ на предложение почтить свадебное пиршество. Нынешняя весна явно была не похожа на все предыдущие.
* * *
Теперь же, в утро собственной свадьбы, стоя в саду под деревом, которое умирало, так и не начав цвести, Дарган вновь ощутил запах пожарища, гораздо отчетливее, чем накануне вечером. А потом он услышал отчаянный крик, — но кричали не наяву, а в мире духов. Кричали умершие, предупреждая живых. Не сговариваясь, Лиин и Дарган кинулись бежать. Он впереди, держа ее за руку. Мчались они на холм собраний. С его вершины, украшенной резной золоченой беседкой, можно было обозреть окрестности. Здесь же в беседке был установлен магический жезл, дарующий защиту всем жителям оазиса.
Подъем наверх отмечали ворота учтивости. Ворота, у которых есть столбы, украшенные резьбой и позолотой, и перекладина с красно-черным узором, но нет створок. Ни один алкмаарец не минует эти ворота, не позвонив в висящий на них колокольчик. Ворота учтивости не нуждаются в створках — их охраняет магия.
Как раз здесь, у этих всегда открытых ворот у подножия холма, Дарган нашел лежащих без сознания юношей — сыновья главы дома, посланные накануне в разведку, спешили поведать о том, что увидели, но чужая магия зачаровала их и заставила опуститься на землю, не позволив произнести ни слова. Дарган тряхнул за плечи одного, потом второго, но сыновья Тагана лишь безвольно мотали головами. Тогда Дарган уложил их друг подле друга на траву и уж потом вместе с Лиин помчался наверх по тропинке.
Жених и невеста спешили, обдирая роскошный белый шелк одеяний о камни и ветви карликовых сосен, что росли на склоне холма. Подъем был так крут, что в серой скале вырубили ступени, а по краям сделали каменные перила. У сосен, что росли здесь, были длинные голубые иглы, и только безумец мог попробовать подняться на скалу минуя тропинку.
Очутившись на верхней площадке, они увидели, как по цветущей пустыне, покрытой после весенних дождей красно-желто-лиловым ковром эфемеров, движется нечто черно-коричневое, и там, где проходит этот грязно-коричневый вал, остается только серый мертвый песок. И вал этот уже затоплял оазис.
— Мортис-с-с… — в ужасе зашелестели духи предков, первыми заслышав зов богини мертвых.
— Беги! — крикнул Дарган. — Спасайся, Лиин.
— Без тебя ни шагу, — ответила девушка клятвой новобрачной и обнажила тонкий ритуальный кинжал, которым жених должен был срезать пояс с юной жены в их первую ночь.
Дарган коснулся увитой золотыми шнурками праздничной рукояти меча. Эх, некстати заменили боевую рукоять этой красивой безделушкой! Но клинок у меча один — одна и та же сталь является на пир живых и пир мертвых, и Дарган обнажил клинок для боя. Здесь, в беседке на вершине холма, установлен магический жезл клана Таг, и духи предков собрались вокруг святыни, все еще не подпуская чужое волшебство к холму и беседке. Предки наполнили рукоять меча своей силой — пусть ритуальная праздничная рукоять и не так хорошо подходит для этой цели, как боевая.
Когда по крутым склонам стала карабкаться наверх серо-коричневая нежить, Дарган ринулся вниз и снес голову тому, что лез наверх первым. Черная одежда, наборный доспех из пластин, стальной клинок с нарядной праздничной рукоятью — так выглядел первый, остальных Дарган толком не рассмотрел. Но не кровь брызнула из вен, а серая пыль тугими струями устремилась в воздух. Дарган ощутил на губах вкус мертвого праха. Вскрикнули от ужаса живые, застонали предки, и услышал Дарган голос отца: «Я с тобой». Но голос этот прозвучал не слишком твердо. Дарган продолжал сражаться — за Лиин он был готов сразиться со всей Преисподней и не отступить — так ему казалось в тот час. Как он ошибался!
Раз за разом карабкалась нежить на серую скалу с золотой священной беседкой на вершине, и всякий раз отступала, катились вниз кучи грязных тряпок и иссохших костей. Вскоре серое облако праха окутало холм, стало трудно дышать, Дарган кашлял, слезы бежали из глаз, но он отбивал чужие клинки и разил сам. Лиин заняла площадку чуть в стороне — там кое-кто из мертвых вояк пытался подняться, цепляясь за скалы. Но для этого ему нужны были обе руки, и Лиин наносила удар прежде, чем нежить успевала очутиться на уступе.
Склон же у них за спиной был не просто отвесный, но вершина кренилась наружу так, что казалась, готова была опрокинуться вниз, на проходившую у подножия дорогу. Там никому — ни живому, ни мертвому, было не вскарабкаться.
Повинуясь приказу, нежить пыталась забраться снизу прямиком по склону, минуя тропу. Но росшие плотной стеной длинноигольные сосны не давали им продвинуться вверх, а на острых иглах оставались клочья лохмотьев и мертвой плоти, и атакующие вынуждены были отступить. К тому же Дарган без труда замечал тех немногих, кому удавалось вскарабкаться по уступам, и успевал сбросить вниз нахальных мертвецов.
