Послышался громовый раскат, и Кейт упала — на корсаже с оборочками внезапно расплылось страшное красное пятно. В наступившей тишине К. услышал неторопливые шаги и понял, даже не оборачиваясь, что это Одноглазый Логан (безжалостный, жестокий), шериф Догтауна.
— Ого, поглядите-ка, кто к нам приехал. Наш лучший друг, писака.
К. медленно поднял глаза. Он увидел обветренное лицо, окаймленное жесткой седой щетиной, и допотопную кожаную куртку, на которой мерцала серебряная звезда. Единственный глаз — другой скрывался за кожаной повязкой — был похож на камушек. На груди, на патронташе, висели тетрадь в красном сафьяне и потрепанный толковый словарь в мягкой обложке. Револьвер в правой руке еще дымился.
— Кейти! — закричал бармен Джейкер.
Его лицо исказилось безумной яростью и скорбью. Он схватился за блокнот, но противник его опередил, и Джейкер, хватаясь за грудь, упал в вихре окровавленных опилок.
У бара нерешительно стоял Пасадена Кид, рука его застыла на полдороге к карману куртки.
Шериф похлопал по своей тетради:
— Не стоит, Кид. Я держу тебя под прицелом.
Кид оценивающе глядел на шерифа.
— Брось оружие, — сказал шериф. — Аккуратно, медленно.
Кид опустил глаза, словно повинуясь. Потом, так быстро, что шериф едва успел заметить, он вытащил блокнот и ручку.
В третий раз раздался раскат грома и из дула вылетело пламя.
Шериф перевернул тело носком ботинка.
— Ты был быстрым, Кид, — задумчиво сказал он. — Иные говорили, что ты достаешь оружие быстрей всех в Догтауне. Я бы лично всех и так доставал, без оружия, но приходится использовать то, что есть, а? Игра кончена, ребята, — обратился он к посетителям бара. — Руки вверх. И без фокусов: если я хоть карандашный огрызок увижу у кого-нибудь, стреляю сразу насмерть. Всем ясно?
Догтаунские мятежники мрачно закивали и принялись один за другим ронять на землю блокноты и карандаши.
— Отлично, — сказал шериф, продолжая держать их под прицелом. — А теперь, мистер Кеннерли, сэр, — или вас нынче по-другому зовут? У нас с вами есть неоконченное дельце.
Но К. не мог отвести взгляд от лежащих на полу тел. Без сомнения, они были мертвы: пахло кровью и фейерверками, а искаженные лица и изуродованные конечности были совсем не такие, как у убитых в вестернах, которые он смотрел мальчиком.
— Вы их убили, — потрясенно сказал он. — Вы их в самом деле убили.
Шериф пожал плечами.
— Я защищался, — ответил он. — Я читал книги. Я наводил справки. Я знаю, что случается в третьем акте с парнем в черной шляпе. А мне тут нравится, мистер Кеннерли. Я люблю быть главным. И не собираюсь позволить какому-нибудь грошовому писаке вычеркнуть меня из сюжета, нет, сэр.
Он медленно наставил револьвер на К.
— Хлеба и зрелищ, так, кажется, говорил тот древнеримский тип? Народ надо держать сытым и развлекать? А если уж напрямоту, развлечение — важная часть и вашего бизнеса, мистер Кеннерли, и моего, верно, сэр?
К. слабо кивнул.
Шериф улыбнулся.
— Видите, какая у меня проблема, — сказал он. — Вы меня оставили за главного, сэр, и очень нечестно, что вы теперь вернулись через двадцать лет и хотите все забрать назад. Это нечестно, неправильно, и я этого не потерплю. Кроме того, — сказал шериф, открывая красную тетрадь, — я жестокий и безжалостный, таков уж я есть, это я хорошо умею и собираюсь и дальше продолжать в том же духе.
— А что же будет со мной? — спросил К., не сводя глаз с наставленной на него тетради.
Одноглазый скромно улыбнулся.
— Я думаю, довольно уже стрельбы, — сказал он. — Но все равно, сэр, вы должны сами понимать, что я не могу вас отпустить, слишком рискованно. Я не хочу сказать, что управлюсь лучше вас, но я буду стараться изо всех сил, будьте покойны.
— Я не понимаю, — сказал К.
— Прекрасно понимаете, — сказал Одноглазый, слюнявя кончик карандаша. — Так или этак, а развязка должна быть. Как все эти ребята и говорили. Свадьба, похороны, черт возьми, да прорва разных вариантов, сэр, и я надеюсь, что вы доверите мне сделать правильный выбор. По правде сказать, — шериф заскромничал, и его обветренные щеки чуточку зарделись, — я тут кое-что набросал, что можно попробовать прямо сейчас, просто чтоб посмотреть, как оно выйдет. Вздернуть флаг, если можно так выразиться, и посмотреть, кто ему отсалютует.
У К. настолько пересохло в горле, что он не мог ничего сказать и лишь еще раз слабо кивнул.
Шериф был явно доволен.
— Я рад, что вы к этому так разумно подходите, сэр. И я знаю, вам понравится моя задумка.
— Какая? — тихо-тихо спросил К.
— Ну… Можете называть меня консерватором, но старые добрые сюжеты — они всегда хороши, верно? Кроме того, людям на пользу, когда им есть чего ожидать с нетерпением. — Он ухмыльнулся, и К. опять показалось, что он чуточку покраснел. — Скажите мне, что вы об этом думаете, сэр. Я, конечно, уважаю ваше мнение. Но мы в Догтауне… Жизнь тут тяжелая, развлечений мало, и я думаю, все со мной согласятся, что давненько мы уже никого не вешали.
ФАКТОР И-СУС
Герой «Ежевичного вина» неспособен оставаться на уровне, которого достиг в своем первом романе, и вновь скатывается к писанию второсортной фантастики ради куска хлеба. Его псевдоним — Джонатан Уайнсеп, и он из тех людей, которые никогда не станут взрослыми. К счастью, я точно такая же.
«Смерть каждой жизнеформы уменьшает и меня, ибо я часть Жизнества».
«Жизнекредо Самости», ок. 2141. Стих 363. Две тысячи повторений ежедневно в первые двадцать лет жизни. Думаете, я помню их все? Черта с два.
«Единственное благо — общее благо». Еще один. Двадцать пять тысяч повторений на сегодняшний день, а будет больше. «Блаженны страдающие во имя Мое, ибо их занесут в Вечную Базу Данных Спасения».
Говорят, в чужую голову не залезешь.
Фигня.
В мою влезали уже столько раз, что живого места не осталось — все всмятку, вкрутую, разобрано, собрано, психосканировано, замескалинено, восстановлено кортисинтом и гиперталамусом и в целом затрахано до смерти. Может, ты мне вообще только кажешься. Может, я совсем с катушек съехал. Знаешь, они и это могут, заставить человека чокнуться, ненадолго, все в рамках Великого Эксперимента Самости, кто знает, может, теперь и до этого дойдет, да какого черта, бывало и хуже.
Не веришь? Слушай, я уже побывал калекой (чтобы лучше изучить себя в состоянии беспомощности), шлюхой, практикующей садо-мазо (чтобы развить женственную сторону своей души), солдатом (чтобы научиться доверять чужому авторитету) — и это еще только нормоформы. Плавникоформы, нольживущие акваформы — полмили от носа до хвоста, метанодышащие ксеноформы, я всех перевидал, всеми перебывал. И знаешь, что я тебе скажу?
