— Уберите его! — орал несчастный. — Это дьявол, а не конь! Снимите меня отсюда!
Вторым пострадавшим был конюх, который сдуру полез усмирять Буллфера, но «эта злобная скотина» одним пинком вышибла его из конюшни.
В толпе за моей спиной шло бодрое обсуждение происходящего. Те из приезжих, кто успел поймать своих лошадей, сбежавших из разоренной конюшни, давали умные советы, кто не успел, ругались последними словами, трактирщик стонал, хватался за сердце и трагическим голосом вопрошал: «Кто же теперь, господа, возместит мне убытки?!» Мальчишки визжали от восторга. Ценители и знатоки лошадей, причмокивая от наслаждения, обсуждали резвость и стать Буллфера. Цена за «жеребца» возросла до пяти тысяч.
— Какой красавец! Смотрите, мэтр Никола, какие ноги!
— Злобная скотина! Его надо водой окатить.
— С ума сошел! Он еще больше разъярится! Ему надо мешок на голову накинуть!
— А кто будет накидывать? Ты, что ли?
— Еще чего! Трактирщик пусть…
— Да застрелить его надо. Не видите, он взбесился!
— Смотрите-смотрите, господин Освальд, он припадает на левую заднюю ногу. Вот, вот опять!
— Снимите оттуда этого болвана!
— Да застрелите вы его, чтобы неповадно было коней воровать.
— Покалечится лошадь! Такой товар пропадет!
— Нет, вы скажите, уважаемые сэры, кто заплатит мне за погром?! В прошлом месяце новые стойла поставил, крышу перекрыл…
— Сделайте что-нибудь, он же убьется!
— Кто, конокрад?
— Черт с ним, с конокрадом, лошадь жалко!
— Гляди-гляди, а у хозяина евойного аж лицо перекосило.
И вдруг несчастный конокрад не удержался на своей деревяшке и с громким воплем полетел вниз, чуть ли не на голову беснующемуся Буллферу. Толпа ахнула. «Жеребец» взвился на дыбы, и в тот же самый миг из-за моей спины выскочил Энджи. Раскинув руки, он бросился вперед, прямо под копыта коня, закрывая собой человека, и повис у Буллфера на шее. Толпа ахнула вторично. «Ну вот и все, — подумалось мне. — Сейчас он его растопчет. Один удар копытом, и конец глупому ангелочку». Но удивительное дело, Буллфер не отшвырнул мальчишку, не убил и не покалечил его. Все еще стоя на задних ногах и сохраняя каким-то невероятным образом равновесие, «жеребец» сделал несколько шагов назад и опустился на все четыре копыта. Мордой попытался оттолкнуть от себя ангелочка, но тот, зажмурив глаза, изо всех сил цеплялся за рыжую лошадиную шею. Конокрад воспользовался затишьем и быстро-быстро, на четвереньках, выбрался из конюшни. Буллфер только глянул в его сторону, но даже не пошевелился… Толпа облегченно вздохнула.
— Никогда в жизни меня так не оскорбляли! — бушевал Хозяин час спустя, уже в своем обычном облике. — Никогда!
Он расхаживал перед костром, пиная все, что попадалось ему под копыта, и огонь освещал его разъяренное лицо.
Мы сидели в чистом поле, решив, что на сегодня с нас хватит человеческого общества.
— Какая наглость! Какое хамство! А ты вообще когда-нибудь соображаешь, что делаешь?!
Энджи сидел, завернувшись в мой плащ, и его трясло от холода и пережитого нервного потрясения. Я подкладывал дрова в костер, стараясь не смотреть на ангела. Наконец-то ругают кого-то, кроме меня.
— Куда ты полез?! — орал на него Буллфер. — Зачем ты полез?! Не видел, что я не в себе?!
— Там был человек, — прошептал Энджи, стуча зубами.
— Бросаться под копыта взбесившейся лошади из-за всякой человеческой швали?! Очень по-ангельски! Я мог убить тебя!
— Но там был человек!
— Вор, убожество, жалкая тварь!
— Человек!! — закричал Энджи. — А ты… ты жестокий, бесчувственный!
Мальчишка вскочил, сжав кулаки, и мне показалось, что сейчас он бросится на Буллфера и надает ему по физиономии, но ангелок неожиданно развернулся и пошел прочь от костра в темноту. Хозяин в немом бессилье закрыл глаза, задержал на мгновение дыхание, пытаясь сдержать бешеный гнев, и сказал уже спокойно:
— Гэл, пойди догони его. Еще не хватало, чтобы с ним что-нибудь случилось.
Я кивнул и поплелся следом за расстроенным ангелочком. Тот сидел на поваленном дереве на опушке леса, уткнувшись лбом в колени.
— Энджи, ты… не расстраивайся. Хозяин, он… конечно, бывает… но он беспокоится о тебе…
Ангелок поднял голову. В темноте мои человеческие глаза видели совсем плохо, но я все же разглядел, что он не плачет. Вот и хорошо. Не терплю ангельских слез, так жалобно рыдают, что провалиться куда-нибудь хочется с тоски.
— Я же все понимаю, Гэл, — сказал Энджи грустно. — Он демон. Убийство, разрушение — это его стихия. Но так тяжело постоянно чувствовать эту ненависть, злобу. Мне больно. Понимаешь, физически больно от его ярости… Ты этого не поймешь.
— Нет, почему же, понимаю.
— Но не чувствуешь. Конечно, люди — они… слабые, беспомощные, они многое делают неправильно, но их надо жалеть, а не презирать. Они же не виноваты! Им нужно помочь… А! — он махнул рукой и все-таки всхлипнул. — Кому я это объясняю! Ты просто не можешь этого понять! Не должен понимать по своей природе. Если людей можно чему-то научить, то демоны… Это ужасно! Я… я не знаю, что делать.
И он снова ткнулся лбом в колени.
— Энджи, послушай… Хозяин, конечно, бешеный, но ему сейчас тоже нелегко. Власть потерял, дома лишился, один остался…
— Не один, — пробормотал Энджи невнятно.
— Я, правда, не могу понять этого… про людей. Не могу я их жалеть, не знаю такого чувства. А разрушение… надо же кому-то разрушать, чтобы вы, ангелы, потом строить могли.
Энджи вскинул голову и неожиданно улыбнулся.
— А ты философ, Гэл. Это ты хорошо сказал про разрушение. Я запомню.
— Да ладно, — произнес я довольно. — Скажешь тоже, «философ». Пойдем лучше назад, здесь холодно.
Энджи отрицательно помотал головой и снова нахохлился.
— Нет, Гэл. Я побуду здесь, а ты иди. Не бойся, со мной ничего не случится. Я… я не хочу его видеть сейчас.
Пришлось возвращаться одному. Буллфер сидел у самого огня и прикладывал теплую золу к копыту на левой ноге. Оно действительно было разбито. Наверное, повредил, буйствуя в конюшне.
— Ну что? — спросил он, не поднимая глаз, когда я присел рядом.
— Ничего. Обиделся.
Буллфер шумно вздохнул и поморщился от боли.
— Хозяин, вам бы подлечиться.
— Не могу. Эта стерва так меня приложила, что до сих пор чувствую себя разбитым корытом.
— Хотите, Энджи позову, он здорово умеет лечить.
— Не надо! — прорычал Буллфер сквозь зубы и так посмотрел на меня, что у меня пропало всякое желание настаивать на ангельском лечении.
