Утро праздника святой Марины мы встретили в мрачном настроении. Работы на etier несколько продвинулись, но все же недостаточно. Матиа сказал, что даже при наличии всех нужных материалов понадобится не меньше недели, чтобы как следует отгородить ручей. К десяти утра до деревни дошла весть, что в нескольких километрах от Ла Жете на воде показался черный слой, так что все деревенские были не в духе и терзались мрачными предчувствиями. Песчаные банки уже покрылись этой чернотой, и хотя она еще не достигла берега, но непременно должна была достигнуть в ближайшие сутки.
Тем не менее, как сказала Туанетта, негоже было бы забросить святую в день ее праздника, так что в деревне закипели обычные приготовления: люди перекрашивали маленькое святилище, несли цветы на мыс, зажигали жаровни у развалин храма.
Даже в бинокль не удалось разглядеть, что такое это черное, но Аристид сказал, что его там прорва, а поскольку в эту ночь ожидался прилив и южный ветер, то похоже было, что его можно ожидать на Ла Гулю в любой момент. Прилив должен был дойти до высшей точки около десяти вечера, и после обеда на мысу собралось уже довольно много наблюдателей, с приношениями, цветами и копиями статуи святой. Туанетта, Дезире и многие другие деревенские жители, особенно те, что постарше, утверждали, что единственное спасение — в молитве.
— Она и раньше творила чудеса, — заявила Туанетта— Всегда есть место надежде.
Чуть позже Черный прилив уже стало видно невооруженным глазом. Тени скользили под волнами, что-то перекатывалось на песчаных банках, необычно плясало на волнах в тени скал. Правда, на воде пока не было никаких следов нефти — даже пленки, — но, как сказал Оме, это может быть особенная нефть, совершенно новый вид, хуже всего, с чем мы имели дело раньше. Она не плавает на поверхности воды, а сбивается в сгустки, тонет, опускается на дно и отравляет все живое. Техника нынче дошла до совершенно жутких вещей, э? Все качали головами, но никто ничего толком не знал. Мы не разбирались в таких вещах, и к вечеру страшные истории о Черном приливе расплодились во множестве. Будет двухголовая рыба, вещал Аристид, и ядовитые крабы. Достаточно будет лишь дотронуться до них, чтобы подхватить жуткую инфекцию. Птицы взбесятся, а густеющая нефтяная каша будет налипать на лодки и тащить их ко дну. Почем мы знаем, может, и нашествие медуз случилось из-за Черного прилива. Но, несмотря на все это, а может, как раз из-за этого, Ле Салан держался мужественно.
Хоть что-то дал нам Черный прилив. У нас опять появилась цель, общая задача. Дух Ле Салана, твердый стержень в сердце, то, что вставало со страниц метрических книг отца Альбана, опять вернулось. Я это чувствовала Старые обиды снова забылись. Ксавье и Мерседес забросили планы отъезда — по крайней мере на время — и обратили все силы на помощь деревне. Филипп Бастонне, который в Ла Уссиньере ждал следующего парома, вернулся в Ле Салан вместе с Габи, Летицией и младенцем и намеревался, несмотря на затихающие протесты Аристида, остаться и помочь. Дезире нашла для них место в доме, и на этот раз Аристид не стал возражать.
Темнело, прилив поднимался, и все больше народу собиралось на мысу Грино. Отец Альбан был слишком занят в Ла Уссиньере, где служил в церкви особый молебен, но пришли старые монахини, бодрые, с блестящими глазами, как обычно. Зажглись жаровни — красные, оранжевые и желтые фонари вспыхнули у подножия развалин храма, — и снова саланцы, странно трогательные в своих островных шляпах и воскресных платьях, выстроились у ног святой Марины Морской, чтобы молиться и умолять ее вслух, перекрикивая море.
Тут были Бастонне с Франсуа и Летицией; Геноле, Просажи. Капуцина вместе с Лоло; Мерседес — чуть стесняясь, держа Ксавье за руку и положив другую руку на живот. Туанетта дребезжащим голосом пела «Санта Марина», а Дезире стояла между Филиппом и Габи у ног святой, такая розовая и улыбчивая, словно дело происходило на свадьбе.
— Даже если святая решит не вмешиваться, — безмятежно сказала Дезире, — то, что мои дети здесь, всё искупает.
Я стояла поодаль от остальных, на гребне дюны, слушая и вспоминая прошлогоднее празднество. Ночь была тихая, и кузнечики громко кричали в теплых, поросших травой ложбинах. Жесткий песок холодил мне ноги. С Ла Гулю доносилось «хишш» наступающего прилива. Святая Марина глядела вниз каменным, нелюдимым взглядом, и прыгающий свет огней оживлял ее лицо. Я смотрела, как саланцы один за другим подходят к берегу.
Первой подошла Мерседес и уронила в воду горсть лепестков.
— Святая Марина. Храни моего ребенка. Храни моих родителей и спаси их от всякой беды.
— Марина Морская. Храни мою дочь. Пускай живет счастливо со своим молодым, и поближе к нам, чтоб навещала нас хоть время от времени.
— Марина Морская, храни Ле Салан. Храни наши берега.
— Спаси и сохрани моего мужа и сыновей…
— Храни моего отца…
— Храни мою жену.
Я не сразу поняла, что происходит что-то необычное. Саланцы сплели руки в свете огней — Оме обнял Шарлотту, Гилен взялся за руки с Ксавье, Капуцина — с Лоло, Аристид — с Филиппом, Дамьен с Аленом. Люди улыбались, несмотря на тревогу; вместо мрачно склоненных голов, как в прошлом году, я видела блестящие глаза и гордые лица. Платки были сброшены, волосы распущены; лица светились не просто отблесками костров; танцующие люди бросали в волны охапки лепестков, ленты и мешочки ароматных трав. Туанетта снова запела, и на этот раз песню подхватили другие; голоса понемногу сливались в один — голос Ле Салана.
Я поняла, что, если вслушаюсь как следует, услышу среди них и голос Жана Большого, и голос моей матери, и Жана Маленького. Внезапно мне тоже захотелось присоединиться, войти в освещенный круг и помолиться святой. Но вместо этого я зашептала молитву, стоя на дюне, очень тихо, почти про себя.
— Мадо?
Когда надо, он умеет двигаться абсолютно бесшумно. Это его островная душа — если в нем на самом деле есть островная душа, под всеми слоями притворства. Сердце у меня подскочило, и я резко повернулась.
— Господи, Флинн, что ты тут делаешь?
Он стоял у меня за спиной на тропе, идущей по боку дюны, так, чтобы его не видели участники скромного празднества. В темной vareuse он был бы почти невидим, если бы не клубок лунного света в волосах.
— Где ты был? — прошипела я, боязливо оглядываясь на саланцев, но он не успел ответить, как наблюдатели на мысу Грино испустили страшный крик, которому через несколько секунд начали вторить на Ла Гулю.
— Ай-й-й! Прилив! Ай-й-й!
Пение возле храма умолкло. Наступило секундное замешательство: кое-кто из саланцев побежал к краю мыса, но в неверном свете фонариков никто не мог ничего толком разглядеть. Что-то плавало на волнах, какая-то темная, не тонущая масса, но никто не мог в точности сказать, что это. Ален схватил фонарь и побежал, Гилен последовал его примеру. Скоро цепочка фонарей и электрических фонариков, качающихся вверх-вниз, уже двигалась через дюну к Ла Гулю и Черному приливу.
