— Сестра, да это же Мадо Жана Большого…
— Малютка Мадо со своим альбомом. Пришла на море посмотреть, э? Нюхнуть южного ветра? — спросила сестра Тереза.
— Это он и создал наш пляж. Южный ветер, — объявила сестра Экстаза. — Так говорит Бриман.
— Бриман, он умный.
— Очень-очень умный.
Меня всегда забавляло, как сестры эхом повторяют одна другую; без запинки подхватывают фразу, словно щебечущие птицы.
— Я бы даже сказала, слишком умный, — улыбаясь, отозвалась я.
Монахини засмеялись.
— А может, недостаточно умный, — сказала сестра Тереза.
Монахини слезли со своего насеста на волноломе и принялись спускаться ко мне, подоткнув рясы.
— Ты кого-то ждешь?
— Там никого нету, Мадо Жана Большого, совсем никого.
— Кто будет на море в такую погоду? Ты знаешь, мы всегда так говорили твоему отцу…
— …он-то вечно глядел на море, ты же знаешь…
— …но она так и не вернулась.
Старушки монахини уселись на плоском камне рядом со мной и уставились на меня птичьими глазками. Я ошарашенно поглядела на них. Я знала, что у отца есть романтическая жилка, доказательством тому служили имена, которые он давал своим лодкам, но мысль, что он мог сидеть здесь и обшаривать взглядом горизонт в надежде на возвращение моей матери, была неожиданной и странно меня тронула.
— А все-таки, ma soeur, — сказала сестра Экстаза, потянувшись за конфеткой, — малютка Мадо вернулась, разве не так?
— И кажется, счастье Ле Салана переменилось. Конечно, благодаря святой.
— О да. Святая. — Монахини захихикали.
— У нас, правда, дела похуже, — сказала сестра Экстаза, глядя на леса, окутавшие «Иммортели». — Нам не так везет.
Быстро надвигался прилив. На Колдуне всегда так — волны несутся по отмелям с обманчивой скоростью. Не одному охотнику за устрицами и креветками приходилось бросать улов и плыть, спасая свою жизнь, если его заставал этот сильный молчаливый поток. Я видела течение, и, судя по всему, сильное — оно нащупывало путь к пляжу. С островами, стоящими на дюнах, так часто бывает: малейшее изменение может отвести течение в сторону, за одну зиму превратить укрытый от стихий заливчик в голый мыс, занести мели илом, превратить их в пляж, а потом в дюны — всего лишь за несколько лет.
— Это для чего? — спросила я сестер, показав на объявление.
— О, это мсье Бриман придумал. Он считает…
— …что кто-то ворует песок.
— Ворует? — Я подумала про новый слой песка на Ла Гулю.
— Да, с лодкой, а может, с тягачом. — Сестра Тереза радостно улыбнулась со своего насеста. — Он обещал награду.
— Но это же глупо, — смеясь, сказала я. — Он же должен понимать, что ни один человек не может переместить такое количество песка. Это приливы. Приливы и течения. Вот и все.
Сестра Экстаза вернулась к своему пакетику сладостей. Увидев, что я на нее гляжу, она протянула его мне.
— Ну, Бриман, значит, не думает, что это глупо, — добродушно сказала она. — Бриман думает, что кто-то крадет у него пляж.
Сестра Тереза кивнула.
— Почему бы нет? — прочирикала она. — Такое и раньше случалось.
17
Март принес высокие приливы, но вместе с тем и хорошую погоду. Дела процветали: Оме выручил хорошие деньги за зимние овощи и собирался на будущий год посадить гораздо больше; Анжело, слегка подремонтировав свой бар, открыл его снова и вовсю обслуживал посетителей, даже уссинцев, а концерн Геноле — Бастонне поставлял ему устрицы; Ксавье начал ремонтировать заброшенный коттеджик возле Ла Буша и несколько раз был замечен прогуливающимся под ручку с Мерседес Просаж; даже Туанетта выручала неплохие деньги на паломниках, посещающих святую Марину на мысе Грино, — святая стала пользоваться популярностью у уссинцев постарше с тех пор, как началось затопление.
Однако не все перемены были к лучшему. Союз Геноле и Бастонне временно пошатнулся, когда Ксавье кто-то подстерег на пути из Ла Уссиньера домой с деньгами за очередную партию омаров. Трое мужчин на мотоциклах остановили его сразу за деревней, разбили ему очки, сломали нос и забрали двухнедельную выручку. Ксавье не узнал никого из нападавших, потому что они все были в мотоциклетных шлемах.
— Тридцать омаров по пятьдесят франков за штуку, — стонал Матиа, обращаясь к Аристиду. — А твой внук их так просто взял и отдал!
Аристид ощетинился.
— Думаешь, твой внук лучше справился бы?
— Мой по крайней мере сдачи дал бы, — ответил Матиа.
— Их было трое, — пробормотал Ксавье, еще более робко, чем обычно, — без очков он выглядел нелепо и был похож на кролика.
— Ну и что? — ответил Матиа. — Ты что, бегать разучился?
— От мотоцикла-то?
— Это наверняка уссинцы, — умиротворяюще сказал Оме, видя, что назревает драка. — Ксавье, они что-нибудь говорили? Хоть что-нибудь, по чему можно было бы догадаться, кто они?
Ксавье покачал головой.
— А мотоциклы? Их-то ты должен был узнать?
Ксавье пожал плечами.
— Может быть.
— Может быть?!
В конце концов Ксавье, Гилен, Аристид и Матиа все вместе отправились в Ла Уссиньер потолковать с Пьером Лакруа, единственным полицейским на острове, потому что ни одна сторона не могла передоверить другой правдивое изложение фактов. Полицейский им вроде бы посочувствовал, но не выразил особого оптимизма.
— На острове столько мотоциклов, — сказал он, отечески похлопав Ксавье по плечу. — Может, это вообще кто-нибудь с материка приехал на один день, на пароме.
Аристид покачал головой.
— Это были уссинцы, — упрямо сказал он. — Они знали, что мальчик несет деньги.
— Это знал любой саланец, — ответил Лакруа.
— Да, но тогда Ксавье узнал бы мотоциклы…
— Я вам очень сочувствую. — Это был окончательный отказ.
Аристид взглянул на Лакруа.
— Один из мотоциклов был красной «хондой», — сказал он.
— Это распространенная модель, — ответил Лакруа, не глядя на него.
— Кажется, у вашего Жоэля тоже красная «хонда»?
Воцарилось внезапное, угрожающее молчание.
— Бастонне, вы хотите сказать, что мой сын… мой сын… — Лицо Лакруа за усами побагровело. — Это злобный поклеп. Скажите спасибо, что вы старик, Бастонне, и что потеряли собственного сына…
Аристид вскочил, сжимая палку.
— Мой сын тут совершенно ни при чем!
— Мой тоже!
