Аристид глядел недоверчиво. Мы шли к мысу Грино, к нам присоединились Оме и Шарлотта Просаж, потом Илэр со своей тростью, Туанетта и еще цепочка людей. Ду-ум, ду-ум — вызванивал утонувший колокол, трещал голубой огонь, и голоса людей звенели от возбуждения, которое легко могло перейти в гнев, страх или еще что похуже. Я оглядывала толпу, ища Флинна, но его нигде не было. Меня кольнул страх; надеюсь, Флинн знает, что делает.
Я помогла Жану Большому подняться на дюну, Ксавье бежал впереди с фонарем, а Аристид следовал за нами, волоча деревянную ногу и тяжело опираясь на палку. Люди быстро обгоняли нас, растянувшись неровной цепочкой по песчаным наносам. Я увидела Мерседес — волосы ее развевались по ветру, а пальто было надето прямо на белую ночную рубашку, — и поняла, почему Ксавье убежал вперед.
— Дезире, — пробормотал Аристид.
— Все в порядке, — сказала я. — С ней все будет хорошо.
Но старик не слушал.
— Знаешь, я сам ее однажды слышал, — сказал он, словно обращаясь к самому себе. — Маринетту. Летом Черного года, в тот день, когда Оливье утонул. Только я себя обдурил, убедил, что это корпус траулера скрежетал и лопался, когда море забирало его себе. Но это Маринетта была в тот день. Она предвещала беду, как всегда. А Ален Геноле…
Он резко изменил тон.
— Ты знаешь, Ален с ним дружил. Они были одногодки. Иногда ходили рыбачить вместе, хоть мы этого и не одобряли.
Он уже начинал уставать, тяжело опирался на палку, когда мы стали подниматься на большую дюну. Дальше лежали скалы мыса Грино, и уцелевшая стена разрушенной церкви Святой Марины рисовалась силуэтом на небе, как мегалит.
— Он должен был прийти сюда, — грозно продолжал Аристид. — Они сговорились встретиться в двенадцать и отправиться на старый корабль, спасти с него все, что можно. Если бы он пришел, он бы спас моего сына. Если бы он пришел. Но он заместо этого пошел в дюны с девкой, разве не так? С Эвелиной Гайяр, дочкой Жоржа Гайяра из Ла Уссиньера. И забыл про время. Забыл про время! — почти злорадно повторил Аристид. — Трахался там в свое удовольствие — с этой уссинкой, — пока его друг… пока мой сын…
Когда мы поднялись на вершину дюны, он совсем запыхался. Кучка саланцев уже стояла там, лица подсвечены фонариками и большими фонарями. Огни святого Эльма — если это были они — пропали. Колокол тоже умолк.
— Это знак! — вскричал кто-то, кажется — Матиа Геноле.
— Это трюк, — пробормотал Аристид.
Пока мы стояли, народу прибыло. Кажется, уже собралось полдеревни, а судя по тому, как люди подходили, скоро будет еще больше.
Ветер хлестал по лицам песком и солью. Заплакал ребенок. Позади нас кто-то молился. Еще дальше Туанетта выкрикивала что-то про святую Марину, не то молитву, не то предупреждение.
— Где моя жена? — кричал Аристид, перекрывая шум. — Что с Дезире?
— Святая, — кричала Туанетта. — Святая…
— Смотрите!
Мы посмотрели. Над нами, в маленькой нише, высоко в стене часовни, стояла святая. Грубая фигура, едва заметная в тусклом свете, примитивные черты лица словно выжжены огнем. От движения больших и малых фонарей казалось, что святая шатается на своем немыслимом троне, словно обдумывает побег. Праздничные одеяния надувались кругом нее, а на голове была позолоченная корона святой Марины. Внизу простерлись на молитве старушки-монахини, сестра Тереза и сестра Экстаза. За ними, я заметила, что-то было нарисовано или нацарапано на голой стене разрушенной часовни, что-то вроде граффити.
— Каким чертом ее туда занесло?
Это Ален, глядя вверх на колеблющуюся святую, словно не мог поверить своим глазам.
— А эти две сороки что тут делают? — рявкнул Аристид, злобно глядя на монахинь. Но тут же умолк. На траве рядом с монахинями стояла, сцепив руки, коленопреклоненная фигура в ночной рубашке. — Дезире! — Аристид быстро, как только мог, захромал по направлению к фигуре, которая, завидев его, обратила к нему широко распахнутые глаза. Лицо ее сияло.
— О, Аристид! — сказала она. — Это чудо…
Старик дрожал. Он приоткрыл рот, но несколько секунд не мог говорить. Он протянул руку жене и хрипло сказал:
— Ты же простудишься, дурная старая селедка. Чего ты сюда поперлась без пальто, э? Теперь, надо думать, я тебе должен свое отдать. — И, сняв рыбацкую куртку, накинул ей на плечи.
Дезире приняла куртку, почти не заметив.
— Я слышала святую, — сказала она, все еще улыбаясь. — Она говорила — о, Аристид, она со мной говорила!
Понемногу у подножия стены собралась толпа.
— Боже мой, — сказала Капуцина, делая знак от дурного глаза. — Это что там — правда святая?
Анжело кивнул.
— Хотя одному Богу известно, как она туда забралась…
— Святая Марина! — донесся вопль откуда-то из-под дюны.
Туанетта упала на колени. Вздох прошел по толпе — айййй! Прибой бился о землю, как сердце.
— Она больна, — сказал Аристид, пытаясь поднять Дезире на ноги. — Помогите мне кто-нибудь.
— О нет, — отозвалась Дезире. — Я уже здорова.
— Эй! Вы! — крикнул Аристид двум кармелиткам, которые все еще стояли под нишей святой. — Собираетесь помогать или как?
Монахини смотрели на него, не двигаясь.
— Мы получили весть, — сказала сестра Тереза.
— В часовне. Как Жанна д'Арк.
— Не-не-не, не как Жанна д'Арк, сестра, она слышала голоса, и посмотри, до чего они ее довели…
Я напрягалась, чтобы расслышать монахинь за шумом ветра.
— Марина Морская, вся в белом, и…
— …в короне, и с фонарем, и…
— …лицо было закрыто покрывалом.
— Покрывалом? — Я, кажется, начала понимать.
Сестры закивали.
— Она с нами говорила, Мадо…
— Говорила. С нами.
Я не удержалась от вопроса:
— Вы уверены, что это была она?
Кармелитки посмотрели на меня как на дурочку.
— Конечно, это была она, малютка Мадо. Кто это…
— …еще мог быть? Она сказала, что сегодня ночью вернется… и…
— Вот она тут.
— Там, наверху.
Последние слова они проговорили в унисон, блестя глазами, как птички. Позади них Дезире Бастонне слушала в священном восторге. Жан Большой, который слушал все это, не двигаясь, поглядел наверх, и глаза его наполнились звездами.
Аристид нетерпеливо покачал головой.
— Сны. Голоса. Ради этого не стоило вылезать из теплой постели в холодную ночь. Пошли, Дезире…
Но Дезире покачала головой.
— Аристид, она с ними говорила, — твердо сказала она. — Она велела им прийти сюда. Они пришли — ты спал — они постучали в дверь — они показали мне знак на стене часовни…
