— Что ж, я не собираюсь держаться подальше, — пылко произнес он. — Я не боюсь кучки малявок. А ты?
— Конечно нет!
Ее протест подтвердил его подозрения. Неожиданно Джею захотелось доказать ей, что он может позаботиться о себе ничуть не хуже ее, — впервые после битвы камнями в зольной яме он понимал, что, когда дело доходит до драки, Джилли даст ему сто очков вперед.
— Давай завтра, — предложил он. — Сходим в зольную яму, бутылок накопаем.
Джилли усмехнулась. В солнечном свете ее волосы пылали почти так же ярко, как уголек сигареты. На носу красовалась розовая обгорелая полоса. Джей ощутил, как его затопляет незнакомое чувство, настолько сильное, что его слегка затошнило. Словно что-то сдвинулось внутри, настраиваясь на частоту, о которой он доселе не знал и не догадывался. Внезапно ни с того ни с сего ему захотелось прикоснуться к ее волосам. Джилли насмешливо смотрела на него.
— Ты уверен, что готов? — спросила она. — Ты не трусишь, Джей? — Она запрыгала вокруг и заверещала зайцем: — Пёё-эе-эе-эх-х-х-е! Совсем-совсем не трусишь, зайчишка?
Странное чувство, мгновение непостижимого откровения прошло. Джилли запулила окурок в кусты, продолжая усмехаться. Джей сгреб ее в охапку и растрепал ей волосы, пряча свое смущение, а она завизжала и пнула его в голень. И все снова стало нормальным — по крайней мере, тем, что сходило между ними за норму.
Той ночью он плохо спал, лежал без сна в темноте и думал о волосах Джилли — чудесного, яркого оттенка, среднего между кленово-желтым и морковным, — и о красном глинистом сланце осыпи над зольной ямой, и о голосе Зета, шепчущем «Ничё, подожду» и «Ты покойник» ему в уши, а потом не выдержал, вскочил и выудил старый амулет Джо в красном фланелевом мешочке из сумки, где тот обычно лежал. Джей стиснул его — потершийся и залоснившийся за три года — в кулаке, и ему немедленно полегчало.
Напуган? Конечно нет.
Волшебство на его стороне.
27
Ланскне, март 1999 года
Я полюбил Джея. Мы созревали вместе, он и я, и во многом были схожи. Наша сложность не видна с первого взгляда случайному наблюдателю. Невежественное нёбо найдет в нас дерзость, говорливость, что искажает более глубокие чувства. Простите, если с возрастом я стал претенциозен, но одиночество и не такое творит с винами, а путешествие и грубое обращение ничуть не улучшили меня. Кое-что лучше не закупоривать слишком надолго.
У Джея, конечно, все иначе. У Джея злость.
Он не помнил времени, когда ни на кого не злился. На родителей. На школу. На себя самого. И больше всего на Джо. На Джо, который исчез в тот день без предупреждения и без причины, оставив лишь пакетик семян, прямо как в безумной волшебной сказке. Дурной винтаж, эта злость. Дурен для духа, его и моего. «Особые» тоже это чувствовали. Четыре бутылки ждали на столе в напряженном и зловещем молчании, в их животах плескался темный огонь.
Проснувшись утром, Джей вновь увидел Джо. Тот с кружкой чая сидел за столом, опершись локтями на дерево; кепка сдвинута набекрень, маленькие очки-полумесяцы для чтения умостились на кончике носа. Пыльный солнечный свет проникал через дырку в одной из ставен и золотил его плечо так, что оно растворялось почти до невидимости. Он был создан из той же самой воздушной материи, что наполняла его бутылки; там, где он был освещен, я видел сквозь него, хотя Джею он показался вполне плотным, когда он рывком проснулся, чтобы провалиться в новый сон.
— Доброе утро, — сказал старик.
— Все понятно, — просипел Джей. — Я схожу с ума. Джо усмехнулся.
— Да ты всегда был малехо не в себе, — сказал он. — Сдуру разбросал семена над рельсами. А должен был сберечь. Использовать. Если б сделал, чего надо, ничего б и не случилось.
— О чем ты?
Джо предпочел не отвечать.
— Знаешь, а под железнодорожным мостом до сих пор вовсю растет tuberosa rosifea. Небось другого такого места во всей земле нету. Надо бы тебе съездить да поглядеть как-нибудь. Винца сварганить.
— В каком смысле — использовать? Обычные семена.
— Обычные семена? — Джо недовольно затряс головой. — Обычные семена, после всего, чему я тебя научил? Мои пьяблоки были «Особыми», я же тебе говорил. Я даже на пакетике написал.
— Что-то я не увидел в них ничего особого, — сообщил Джей, натягивая джинсы.
— Не увидел? Вот что, сынок, я клал по паре rоsifea в каждую свою бутылку вина. В каждую бутылку, с тех пор как привез их из Южной Америки. Пять лет только на то, чтоб земля им понравилась. Вот что…
— Оставь, — проскрипел Джей. — Ты никогда не был в Южной Америке. Сомневаюсь, чтоб ты когда-нибудь из Южного Йоркшира вылезал.
Джо засмеялся и достал пачку «Плейере» из пальто.
— Может, и не был, сынок, — признал он, закуривая. — Но я все равно ее видел. Все те места видел, о которых тебе говорил.
— Ну конечно.
Джо печально покачал головой.
— Астральные путешествия, во как, сынок. Астральные — а как, по-твоему, я б еще все это проделал, если полжизни под землей проваландался, а?
Он почти злился. Джей, томясь, сверлил глазами его сигарету. Она пахла жженой бумагой и Ночью Гая Фокса.
— Я не верю в астральные путешествия.
— Тогда как, по-твоему, я оказался здесь, а? Ночь Гая Фокса, лакрица, жир для жарки, дым, и «АББА» поет «Суть дела», главный хит того месяца. Он сидит в пустой спальне и курит — не ради удовольствия, а лишь потому, что это против правил. Ни письма. Ни открытки. Даже нового адреса нет.
— Ты не здесь. Я этого разговора не хочу. Джо пожал плечами.
— Ты всегда был упрямым попрошайкой. Вечно объяснений требовал. Вечно тебе мало было — принять все как есть. Все хотел выведать, как это так получается.
Молчание. Джей начал шнуровать ботинки.
— Помнишь цыган, которые перехитрили счетчик на Дальнем Крае?
Джей на мгновение поднял взгляд.
— Да, помню.
— Ну как, разгадал их секрет? Джей медленно покачал головой.
— Алхимия, ты сказал. Джо усмехнулся:
— Любительская алхимия. — Он с самодовольным видом прикурил. — Они наделали формочек в виде полтинников, ага? И воду в них замораживали. Парень из совета решил, что монетки растаяли в воздухе. — Он покатился со смеху. — И был прав, а?
28
Дальний Край, лето 1977 года
Джей отправился на Край, засунув амулет Джо в карман. Солнце пряталось за облаками, как почти все лето, но небо было раскаленным и светлым, высасывало кислород из воздуха и краски из сельского пейзажа. Поля, деревья, цветы — все казалось разных оттенков зернистого серого, как на экране переносного черно-белого телевизора Мэгги. Над Дальним Краем в небе висело яркое пятнышко, словно путеводная звезда. Или, может, предостережение.
