Я пожала плечами, оставив попытки задержать её. Нужно время, чтобы тот или иной человек признал тебя. А порой признания приходится добиваться всю жизнь.
Тем не менее позже, когда Анук играла в Мароде, я закрыла магазин до следующего утра и, не отдавая себе отчёта, зашагала по улице Вольных Граждан в сторону кафе «Республика» — маленького убогого заведения с мыльными разводами на окнах и начёрканным в них от руки неизменным specialite du jour. Неряшливый навес ещё больше затемнял его и без того сумрачное помещение, где с двух сторон от круглых столиков стояли два притихших игровых автомата. Несколько посетителей за столиками, потягивая кто кофе со сливками, кто пиво, угрюмо беседовали о разных пустяках. Пахло жирноватой пищей, приготовленной в микроволновой печи, в воздухе висела пелена сального сигаретного дыма, хотя я не заметила, чтобы в кафе кто-то курил. У открытой двери на самом видном месте желтело одно из рукописных объявлений Каролины Клэрмон. Над ним — чёрное распятие.
Я заглянула в кафе и, помедлив на пороге, вошла. Мускат находился за стойкой бара. При виде меня он расплылся в улыбке. Его взгляд почти незаметно упал на мои ноги, поднялся к груди — хлоп, хлоп. Глаза вспыхнули, как лампочки на внезапно заработавшем игровом автомате. Он положил ладонь на насос пивной бочки, согнув в локте одну мясистую руку.
— Что желаете?
— Кофе с коньяком, пожалуйста.
Кофе он подал мне в маленькой коричневой чашечке с двумя кубиками сахара в обёртке. Я села за столик у окна. Два старика — один с орденом Почётного легиона на потёртом лацкане — подозрительно косились на меня.
— Может, компанию тебе составить? — крикнул Мускат из-за стойки бара с самодовольной ухмылкой. — А то вид у тебя немного… тоскливый. Сидишь там одна, скучаешь.
— Спасибо, не надо, — вежливо отказалась я. — Вообще-то я хотела бы увидеть Жозефину. Она здесь?
Мускат глянул на меня раздражённо, настроение у него резко испортилось.
— Ах да, это ж твоя подружка, — неприветливо произнёс он. — Чуть-чуть ты опоздала. Она только что поднялась наверх, легла отдыхать. Очередная мигрень. — Он принялся с яростью начищать бокал. — Полдня шляется по магазинам, а потом весь вечер, чтоб ему пусто было, в постели валяется, когда я тут один кручусь как проклятый.
— Надеюсь, она здорова?
Он посмотрел на меня и ответил сердито:
— Разумеется. С чего ей болеть? Если б только ещё Её Чёртова Светлость почаще отрывала от кровати свою толстую задницу, тогда, пожалуй, нам удавалось бы как-то сводить концы с концами. — Кряхтя от напряжения, он запихнул в бокал обёрнутый в салфетку кулак. — Я хочу сказать… — Он энергично тряхнул рукой. — Вот, посмотри вокруг. — Он глянул на меня, словно собираясь сказать что-то ещё, и вдруг устремил взгляд на дверь.
— Хе. — Я предположила, что он обращается к кому-то вне поля моего зрения. — Оглохли, что ли? Закрыто!
Мужской голос у меня за спиной ответил что-то невнятное. Мускат широко раздвинул губы в безрадостной улыбке.
— Читать, что ли, не умеете, идиоты? — Из-за стойки бара он показал на жёлтое объявление у двери. — Давайте отсюда, живо!
Желая посмотреть, что происходит, я поднялась из-за столика. У входа в кафе стояли в нерешительности пять человек — двое мужчин и три женщины. Все пятеро были мне незнакомы. Люди как люди, ничем не примечательные, просто в чём-то непохожие на местных жителей. Штаны в заплатках, грубые башмаки и выцветшие футболки безошибочно выдают в них чужаков. Мне следовало бы тотчас же признать их. Когда-то я сама была такой. В переговоры с Мускатом вступил рыжий мужчина, перетянувший лоб зелёным платком, чтобы волосы не лезли в лицо. Взгляд у него настороженный, голос демонстративно ровный.
— Мы ничего не продаём, — объясняет он. — Просто хотим купить пару бокалов пива и кофе. Мы не причиним вам неудобств.
Мускат презрительно глянул на него.
— Я же сказал: закрыто.
Одна из женщин, худенькая невзрачная девушка с проколотой бровью, потянула рыжего за рукав:
— Не надо, Ру. Давай лучше…
— Подожди. — Тот нетерпеливо стряхнул с себя её ладонь. — Ничего не понимаю. Мадам, что была здесь минуту назад… ваша жена… она намеревалась…
— Плевать на мою жену! — взвизгнул Мускат. — Она при фонаре двумя руками задницы своей отыскать не может! Над дверью моё имя, и я говорю: ка-фе за-кры-то! — Он сделал три шага вперёд из-за стойки бара и, подбоченившись, встал в проходе, словно тучный ковбой из вестерна. Я увидела желтоватый блеск костяшек его пальцев, впившихся в ремень, услышала его свистящее дыхание. Его лицо исказилось от гнева.
— Ясно. — Лицо Ру оставалось бесстрастным. Враждебным взглядом он обвёл неспешно немногочисленных посетителей кафе. — Значит, закрыто. — Ещё один взгляд вокруг. На мгновение я встретилась с ним глазами. — Для нас закрыто, — тихо добавил он.
— А ты не так глуп, как кажешься, — с недоброй усмешкой заметил Мускат. — Мы с прошлого раза сыты вами по горло. Больше терпеть не станем!
— Что ж, ладно. — Ру повернулся и зашагал прочь.
Мускат проводил его взглядом, расхаживая на негнущихся ногах с напыщенным видом, словно пёс, учуявший драку.
Оставив на столике недопитый кофе, я молча прошла мимо него на улицу. Чаевых, надеюсь, он от меня не ждал.
Речных цыган я нагнала на середине улицы Вольных Граждан. Опять начал моросить мелкий дождь. Все пятеро, понурые и мрачные, плелись в сторону Марода, где стояли их суда. Теперь и я их увидела. Десять, двадцать, целая флотилия зелено-жёлто-сине-бело-красных плавучих домов. На некоторых развевается мокрое бельё, другие разукрашены картинами на сюжеты арабских сказок, коврами-самолётами и единорогами, отражающимися в мутной зелёной воде.
— Мне жаль, что так получилось, — обратилась я к ним. — Обитатели Ланскне-су-Танн не отличаются гостеприимством.
Ру смерил меня невыразительным взглядом.
— Меня зовут Вианн, — представилась я. — Я держу chocolaterie. Прямо напротив церкви. «Небесный миндаль».
Он выжидающе смотрел на меня, старательно демонстрируя равнодушие, чем мгновенно напомнил мне саму себя в недалёком прошлом. Я хотела сказать ему — им всем, — что мне понятны их гнев и обида, что я тоже прошла через унижение, что они не одиноки в своём злосчастье. Но я также знала, что в этих людях глубоко укоренилось чувство собственного достоинства, и они до последнего, даже если лишатся всего, что имеют, будут выказывать никчёмный дух противоречия. В сочувствии они нуждались меньше всего.
— Заглянули бы ко мне завтра, — ненавязчиво предложила я. — Пивом я не торгую, но, думаю, мой кофе вам понравится.
Он взглянул на меня пристально, словно пытался определить, не издеваюсь ли я над ним.
— Приходите, прошу вас, — настаивала я. — Отведаете кофе с пирогом за счёт заведения. Приглашаю всех.
