Меня охватил жгучий стыд при мысли, что я позабыла про нее. После исчезновения Флер про Перетту я почти не вспоминала, — признаться, даже почти не замечала ее. Возможно, она приболела — надеюсь, ничего серьезного. По крайней мере, так можно было бы объяснить ее отсутствие. Но сердце подсказывало мне, что дело не в этом. Зачем она могла понадобиться ему, я в толк взять не могла. Она слишком юна, не в его вкусе, слишком невинный ребенок, чтоб можно было ее использовать. И все же я была убеждена: Перетта у Лемерля.
9
♠
23 июля, 1610
Что ж, это только начало. Первый акт, если угодно, пятиактной трагикомедии. Главные роли уже распределены — благородный герой, прекрасная героиня, комический антураж и хор девственниц наподобие античного, все на своих местах — кроме злодея, который, несомненно, еще появится в нужный момент.
Кровь в колодце — некий поэтический штрих. Теперь все поголовно рыщут в поисках знамений и чудес: летящих на север птиц, яиц о двух желтках, непонятных запахов, внезапных порывов ветра — все это льет воду на мою мельницу. Самое смешное, мне почти ничего не нужно делать, все идет своим ходом; сестры так долго пребывали в монастырском заточении, изнывая от тоски, что стоит лишь слегка шевельнуть пальцем — они узрят как раз то, чего я от них хочу.
Сестра Антуана оказалась для меня неоценимым приобретением. За яблочко или пирожок или просто доброе словцо готова раскрыть мне все монастырские сплетни, все их маленькие тайны. Именно Антуана по моему наущению отловила полдюжины черных котов и пустила их гулять по монастырю, и те посеяли панику в маслодельне и по крайней мере сорока монашкам уже принесли несчастья, по случайности перебежав им дорогу. И именно Антуана выискала чудовищной формы картофелину, смахивавшую на дьявола с рогами, и подала ее Матушке Изабелле на ужин; это она чуть не до смерти перепугала сестру Маргериту, запихав в ларь лягушек. О ее маленькой тайне я прознал от сестры Клемент, поспешившей опорочить толстуху в моих глазах, чтобы стать моей фавориткой. Разумеется, эта роль не для нее, но ей так легко польстить, и, что греха таить, по мне она предпочтительней Альфонсины, плоской, как деревянная часовенная стена, или Маргериты, сухой, как щепка, постоянно трясущейся и дергающейся.
Сестра Анна не слишком податлива. Жаль, ведь это такая удача иметь бессловесную сообщницу, а если я правильно читаю ее знаки, дикарка гораздо сообразительней, чем кажется на первый взгляд. Во всяком случае, ее легко будет приручить, как хорошую собаку или как, скажем, мартышку. К тому же Жюльетта печется о ней, — опять же неплохо, в случае если малышка сорвется с крючка.
Ах, Жюльетта, Жюльетта! Мою Крылатую не позабавили мои маленькие шутки, втайне она негодует на переполох, который ими вызван. В ее духе; жизнь среди ворожбы и колдовских чар не лишила ее врожденной приземленности. Знаю, никакими трюками или фокусами пыль ей в глаза не пустишь. Правда, сейчас она, не только я, виновата в посеянном смятении и меня не выдаст. Ах, как бы мне хотелось посвятить ее в свои планы! Но я уже столько раз рисковал. Кроме того, ей свойственна достойная сожаления порядочность, и если узнает, что я замышляю, то, скорее всего, попытается меня остановить. Нет, моя милая; совестливость — это как раз то, в чем я в этой гастроли меньше всего нуждаюсь.
Нынче я проехался в Барбатр и большую часть дня провел у дамбы, поглядывая за движением прилива. Приятное времяпрепровождение неизменно вселяет покой в мои мысли, а также дает желанную передышку от монастырской жизни и растущих требований благих сестер. Как можно эту жизнь вынести? Их, как кур, согнали в тесный дворик, и они толкутся на одном пятачке. Я лично всегда терпеть не мог замкнутого пространства. Мне нужны воздух, небо, и чтоб дороги разбегались во все стороны. Кроме того, мне нужно отправить кое-какие письма, так чтобы не прознала дражайшая Изабелла. Они дойдут через неделю, ответ оплачен. Прилив меняет направление через одиннадцать часов — это весьма полезное обстоятельство почти никто из островных жителей не удосужился приметить, — и дамба каждый раз обнажается на три часа. В некоторых книгах пишут, будто Луна управляет приливами и отливами, ну а иные еретики нашептывают, будто Солнце притягивает Землю; естественно, прилив выше в полнолуние, и почти недвижим при новой Луне. В детстве меня вечно наказывали за подобные увлечения, — называли это праздным интересом, вероятно, чтоб не спутать с усердным тупомыслием моих благочестивых наставников. Но от природной пытливости никто меня так и не смог отучить. Пусть это кощунство, но слова Господь таковым создал то или иное нисколько ни в чем меня не убеждают.
10
♥
24 июля, 1610
Сегодняшний, как и вчерашний, день мы все трудились не покладая рук. Пока Лемерль читал свои проповеди, службы в часовне отменялись, но всенощную и заутреню мы служили как обычно. Меня с сестрой Жерменой послали копать новый колодец, освободив от всех прочих обязанностей за исключением самых насущных. Пьеретты по-прежнему не было видно, но никто о ней не вспоминал, а меня что-то удерживало, не хотелось задавать лишних вопросов; разумеется, заговаривать об этом с Лемерлем я не осмеливалась. Что до остальных, то теперь ничто иное, кроме чертей и проклятий, никого не интересовало. К любой книге из книгохранилища относились с опаской, горячо обсуждались любые глупейшие небылицы. Пиетэ припомнила, как у них в деревне прежде был человек, на которого напустили порчу, и он истек кровью и помер. Маргерита твердила про море крови из Книги Откровений и клялась, что Апокалипсис уже не за горами. Альфонсина утверждала, будто один нищий, когда она отказала ему в милостыне, пробормотал в ее адрес злое заклинание. Что если это было проклятие? Томасина сказала, что ягоды рябины и алая нитка — средство наговора. Смешно, казалось бы; но было в этом и что-то пугающее. Хоть наша новая аббатиса и ее духовник официально не признали нашу островную святую, к полудню по обычаю полагалось зажечь полсотни тонких свечей у подножия статуи Мари-де-ля-Мер и возложить к ее ногам скромную кучку подношений — в основном цветы, пряные травы и кусочки фруктов; воздух сделался сизым от курившихся благовоний.
Мать Изабелла пришла в ярость.
— Кто позволил заниматься самоуправством? — взорвалась она, едва Бенедикт попробовала возразить, дескать, мы только хотели как лучше. — В теперешних обстоятельствах совершенно недозволительно призывать к вмешательству вашу святую, с ней еще надо разобраться. А это, — она указала на дары, — пережитки язычества, и я приказываю все убрать.
Ну, а Лемерль был вездесущ. Все утро его глас разносился по широкому двору: призывал, устрашал, подбадривал... То он отдавал распоряжения рабочим — трое на крыше часовни определяли, велик ли будет ремонт, оценивали, во что он обойдется, то наставлял возчика, привезшего провиант: мешки с мукой и зерном, капусту с рынка, клеть с молодыми курочками на развод. Теперь сестра Маргерита отвечает у нас и за продовольствие, и за приготовление пищи, торжествуя под завистливыми взглядами Антуаны. Я заметила, что она торжествующие поглядывает и на Лемерля, поминутно прерывая труды и справляясь у него, как лучше хранить зерно, сушить пряности и считается ли рыба постной пищей.
