— А с Переттой? С ней можно?
— Тс-с-с! — я приложила палец к губам. — Есть такая игра, прятки. Скажи, ты сможешь тихо, как мышка, затаиться до позднего вечера, пока я не вернусь?
Флер нахмурилась, все еще не сводя глаз с кошки:
— А ужин?
— Я тебе принесу.
— И кошке?
— Там видно будет.
Было решено, что Лемерль на монашеский капитул допускается, но вместе с нами трапезничать не будет. Меня это не удивило — новый порядок, направленный на воздержание, вряд ли отвечает его запросам. Не укрылось также от моего внимания и то, что жить Лемерль собирается у самых ворот монастыря, что давало бы ему отличную возможность наблюдать за любыми перемещениями в монастырь и из него. Это меня встревожило; значит, теперь надо все тщательно обдумать заранее. Каковы бы ни были его помыслы, духовник уезжать явно не торопился.
Ну и пусть, говорила я себе, меня его помыслы совершенно не заботят. Отсутствие Лемерля на вечерней трапезе предоставляло мне идеальную возможность подготовиться к побегу. Скажу, будто прихватило живот, соберу свои пожитки, заскочу в кухню и в кладовую за провиантом, припрячу узелок с самым ценным где-нибудь у наружных стен монастыря. Мы с Флер, как обычно, отправимся спать, потом, когда все уснут, потихоньку улизнем, подхватим свой узелок и в предрассветный отлив побежим к дамбе. Едва окажемся в безопасности, уж тогда я примусь за Лемерля. Достаточно одной записки, одного словечка кому следует, его мигом разоблачат. Виселица давно по нему стосковалась, а душа моя наконец обретет покой.
Но когда за полчаса до вечерней трапезы я вернулась в дортуар, Флер не выбежала мне навстречу. Не было ее ни в саду, ни в монастырском дворике, ни в курятнике. Я была раздосадована, но обеспокоена не слишком; Флер девочка резвая и часто перед сном где-нибудь пряталась. Я осмотрела все ее излюбленные тайные уголки до единого; ее нигде не было.
Под конец я отправилась на кухню. Мне пришло в голову, что Флер, должно быть, проголодалась, а наша повариха, сестра Антуана, питавшая слабость к детям, часто совала им пирожки, печенье с кухни или яблочко-падалицу. На этот раз, однако, она встретила меня как-то растерянно, глаза необычно красные, и вся с виду точно слегка опала, будто из пухлых щек наполовину сдут воздух. Едва я произнесла имя Флер, Антуана жалобно взвыла, будто внезапно вспомнив что-то средь своих многочисленных забот.
— Бедняжечка! — бормотала она, сжимая пухлые руки. — Я как раз собиралась сказать тебе, но... — Она осеклась, как бы не зная, с чего начать. — Столько всяких перемен! Она, сестра Огюст, пришла ко мне на кухню... я как раз варила мясо, заготовить на зиму, в гусином жиру, с лесными грибками, — она с омерзительной издевкой посмотрела на меня.
— Кто пришел? Флер?
— Да нет же, — затрясла головой Антуана. — Мать Изабелла! Эта ужасная девчонка!
Я отмахнулась от нее:
— Об ней после. Где моя дочь?
— Так я же и говорю! Она сказала, что ей не подобает находиться здесь. Сказала, будет отвлекать тебя от твоих забот. Она ее отослала.
Не веря своим ушам, я уставилась на Антуану:
— Отослала? Куда?
Та взглянула виновато:
— Что я могла поделать...
Но все же мне показалось, что она явно хитрит.
— Это ты им сказала? — я схватила ее за рукав. — Антуана, это ты сказала им, что Флер моя дочь?
— Не могла же я смолчать! — заныла толстуха. — Рано или поздно все бы раскрылось. Не я, другая проговорилась бы.
Я с такой яростью схватила ее за руку, что Антуана чуть не в голос завопила:
— Отпусти! Ой-ой! Пусти, Огюст, больно! Я не виновата, что они ее отослали! Нечего было ее тут держать!
— Антуана, посмотри мне в глаза! — Толстуха терла руку, не поднимая взгляда — Куда ее отослали? К кому-нибудь в деревню? — Она беспомощно замотала головой, и я едва подавила желание ей наподдать-Прошу тебя, Антуана! Я же мать, пойми! Скажи, я никому тебя не выдам!
— Не «Антуана», а «ma soeur»
[33]
! — напыщенно поджав губы, произнесла толстуха. — Между прочим, гневаться грех. И волосы у тебя длинные. Остригла бы. — Она взглянула на меня неожиданно нагло. — Теперь у нас все станет по-новому. Все равно придется.
— Пожалуйста, скажи, Антуана! Я отдам тебе последнюю бутылочку своего лавандового сиропа!
Глаза ее загорелись:
— И розовые лепестки в сахаре?
— Ну, изволь... Где Флер?
— Я слышала, как Матушка Изабелла говорила с новым духовником, — понизив голос, сказала Антуана — Кажется, ее отправили к жене какого-то рыбака, куда-то на материк. Они той заплатили, — добавила она так, будто это была моя обязанность.
Но я не слушала ее:
— На материк? Куда именно?
— Больше ничего не знаю, — развела руками Антуана.
Я оцепенела, точно громом пораженная. До меня медленно доходило то, что случилось. Не успела я против него и пикнуть, как Черный Ворон уже обвел меня вокруг пальца. Понял, должно быть, что дочь бросить на произвол судьбы я никак не смогу. Без нее мне пути отрезаны.
Какое-то время я мысленно все еще цеплялась за попытку бежать. Следы еще свежие, хотя уже поздно, начался прилив, перебраться на ту сторону можно только завтра. Флер на острове все знали; возможно, кто-то видел, куда ее повезли. Но в глубине души я понимала: тщетно. Лемерль наверняка и это предусмотрел.
В груди у меня заныло. Я представила себе Флер взбудораженную, перепуганную, зовущую меня, такую несчастную, отнятую от матери, не получив ни светлого заговора, ни благословения звезд в напутствие. Кто, кроме меня, убережет ее от бед? Кто, кроме меня, знает ее привычки, кто помнит, что в зимние ночи нельзя гасить свечу у ее постельки, кто счистит темное пятнышко на яблоке, прежде чем разрезать на четвертинки?
— Я даже с нею не попрощалась... — вырвалось у меня невольно, но Антуана уже снова презрительно глядела на меня.
— Я не виновата, — снова повторила она. — У нас тут никого больше с детьми нет. Чем ты лучше других?
Я смолчала. Мне уже было ясно, кто затеял все это. Зачем это ему? Неужто что-то от меня надо?
Возвратившись к себе в келью, я обнаружила, что и постельки Флер уже нет. Все мое имущество как будто было на месте: книги и бумаги, запрятанные за отстававший камень в стене, не тронуты. У кровати, полускрытую под свисавшим одеялом, я обнаружила Муш, куколку Флер. Перетта соорудила ее из тряпок и лоскутков, когда Флер была совсем маленькая, и кукла стала любимой игрушкой дочки. Ручки и ножки Муш уже столько раз приходилось пришивать. Волосы у нее были из разноцветных пучков шерсти, а личико с глазами-пуговками и алыми щечками странным образом напоминало мордочку Перетты. Как и ее создательница, Муш была нема; на месте рта у нее и не было ничего нарисовано.
