— Вот. Ты не думал. И в этом ты весь!
— Ира, мне очень жаль.
— А что потом? А что случилось бы потом? — вертелась под одеялом жена, не находя себе места. — Ты что собирался делать потом? Ты действительно хотел бросить меня?
Это был тяжелый момент.
Казалось бы, тот самый, когда пора признаться во всем Ире: что любит другую, что уходит к любимой…
Но как, как признаться, если только что жена чуть не отправила сама себя на тот свет? Да это бред и безумие — снова толкать Иру к самоубийству! Пожалуй, надо успокоить ее, уверить, что уходить не собирается. Потом, когда пройдет время и Ира угомонится и смирится с мыслью, что муж, да, изменил, что он больше не любит ее, вот тогда и надо уйти. Тогда, а не сейчас.
— Нет, — ответил Евгений. — Я не хотел тебя бросать.
— А тогда зачем ты писал ей, что хочешь, чтобы она ушла от своего мужа, что ты ее ребенка как своего готов принять, что оставляешь мне все, и тоже уходишь?.. Про съемную квартиру писал, зачем? — быстро, скороговоркой, спросила жена.
— Я не знаю.
— Как не знаешь?! Ты разгильдяй, но ты человек слова! Ты просто так ничего не говоришь! А-а, поняла, ты мне лжешь сейчас, чтобы я ничего с собой не сделала! — торжествующе, по-прежнему шепотом, воскликнула Ира. — Но я ничего не сделаю, порыв прошел, я тебе объяснила… Скажи мне правду, скажи мне правду!
— Какую правду?
— Ты ее любишь? Ты ее любишь?..
— Ира, пожалуйста…
— А, ты опять не хочешь признаваться! — затрясла она сжатыми кулаками. — Тогда я спрошу тебя иначе: ты меня любишь?
Она и вправду не собиралась накладывать на себя руки. Человек, не владеющий собой, не думает о том, кричит он или нет. Ира сдерживала крик, а значит, вполне собой владела.
Но это еще не значило, что можно признаваться ей во всем. А и правда, любил ли Евгений свою жену?
Любил. Ира была дорога ему, он, безусловно, осознавал ее ценность, если можно так выразиться. Она — не ничто и не никто. Евгений чувствовал ее боль, он хотел заботиться об Ире (помимо того, что он должен заботиться о ней).
Но он видел и чувствовал Иру словно со стороны, рассудком. Происходившее сейчас не касалось его сердца.
Потому что его сердце принадлежало Лиле. Вот если бы с ней что случилось, он бы волосы на себе рвал…
И это ужасно. Он негодяй и подлец, раз чужую женщину, которую знает совсем недавно, ставит выше родной жены, с которой прожил много лет, родившей ему сына…
Но с этим ничего нельзя поделать, никак не изменить. Не переделать себя, не заставить любить Иру все той же нежной, обожающей любовью…
— Ты молчишь. Ты меня не любишь, я поняла, — устало произнесла Ира. — Уходи.
— Я никуда не уйду.
— Уходи! К этой своей… Тварь, она тоже предательница. У нее самой семья, да? О, люди совсем стыд и совесть потеряли! — Ира схватила себя за голову.
Вот как ей объяснить, что не потеряли? Что изменяли, да, но эта измена не далась легко, что были и муки совести, и все…
— Я все-все ваши письма прочитала. Ты такой страстный, я прямо удивилась… Моя Лилечка, моя Лили Марлен, стихи эти… Какая такая Лили Марлен? — простонала Ира. — Это та Лили, что из фашистской песни?!
— «Лили Марлен» — это немецкая песня. Времен Первой мировой войны. Она о том, что любовь — это главное. Нет войны, нет смерти, есть только любовь, — попытался объяснить Евгений. — Это песня всех солдат, покидающих своих возлюбленных, песня солдат, идущих на фронт. Это не «Хорст Вессель», Ира, ты путаешь…
— Это фашистская песня, потому что ты сам фашист, Женечка… Холодный и равнодушный. А твоя Лиля — фашистка тоже, раз над детьми эксперименты ставит! Над своим ребенком, над моим…
Ира была глупа. Нет, не глупа, но… она мало что знала. Писала с ошибками, почти ничего не читала. То есть нельзя назвать ее глупой, необразованной… Она тонкий человек, очень деликатный, чувствующий собеседника, с ней не опозоришься на публике. Но… она и не интеллектуалка, что ли. Хотя, конечно, начитанность и интеллектуальность к любви отношения не имеют. Но, боже мой, как приятно говорить с любимой и знать, что она тебя понимает, и ты понимаешь ее!
Лиля — равная, Ира — нет.
С Лилей весь мир перед тобой, все моря и континенты, все страны и народы. Века и тысячелетия. Ира — это только стены квартиры.
Нет, дело не в интеллектуальности, она тут ни при чем. Все проще.
С Ирой не о чем говорить. С Лилей можно говорить без конца, о чем угодно…
Но вот как это все объяснить Ире? Да это и нельзя объяснить, и не надо: только начнешь растолковывать — смертельно оскорбишь Иру.
Лучше молчать. Молчать, как и молчал раньше, подчиняясь семейному уставу.
Ира шептала-кричала еще много чего этой ночью. Евгений терпеливо сидел рядом. Принес жене успокоительного, воды запить. Воду Ирина опять пролила. И опять пришлось Евгению переодевать жену в сухое, точно ребенка.
При этом он почему-то вспомнил свою мать.
Инесса Викторовна, сколько ее помнил Евгений, всегда отличалась удивительным здоровьем. Но один раз все-таки с ней случился сердечный приступ. Года полтора-два назад… Когда только-только началась эта катавасия с ее престарелым пасынком, который подал на мачеху в суд.
Вот тогда мать слегла в больницу, и ухаживал за ней именно Евгений. Сиделок мать признавать не хотела, со всеми скандалила, помощь Иры отвергла сразу и категорично. И ее переодевал в больнице сын, ухаживал за ней, выносил утку и все такое прочее.
Дней пять это продолжалось, не больше, но у Евгения было чувство, что его — заставили. И все знакомые хвалили Женю, и врачи отмечали его самоотверженность, а он слушал окружающих, стиснув зубы, и ничего не говорил.
Его заставили.
В том случае его заставила мать. Та самая мать, которая все детство спихивала его на чужие руки, в том числе и в интернат. Теперь он, хороший сын, должен ухаживать за ней…
В случае с женой не Ира его заставляла возиться с ней, беречь. Но так надо было, потому что он — должен.
Он не хочет, но он должен успокаивать жену, подносить ей воду и т. д. и т. п. Всю жизнь Евгений был должен: государству (служа в армии, затем платя налоги), матери, жене, семье, людям, знакомым и незнакомым, работодателям и своим коллегам, публике…
Только Лиле Евгений ничего не должен был, но именно ей он и хотел служить. Его единственная радость, его счастье — Лилечка! А он почему-то обязан бросить ее, поскольку он — честный муж и отец семейства.
Почему он должен бросить то, что является его истинным наслаждением, что помогает ему жить и работать? Ради каких таких высоких истин он должен добровольно кастрировать свою душу и тело?..
