Я ответила на поцелуй, потому что… ну, видимо, по привычке. И коленки, по привычке, ослабли. А сердце забилось стократ чаще.
— Как ты? — прижимаясь лбом к моему лбу, вопросил брюнет.
Я судорожно вздохнула, но сказать не успела. От двери послышалось напряжённое:
— Молодые люди…
Кирстен картинно поморщился, не менее картинно обернулся.
— Господин Жарк? Здравствуйте. Очень рад вас видеть.
— Я тоже рад, — сообщил целитель сухо. И… и всё, тишина.
Лица Кира уже не видела, на целителя вообще не смотрела. Но точно знала — это война взглядов! Один отстаивает позицию: «Это лазарет, а не мужское общежитие!», а второй… второй борется за нашу легенду, верно?
— Я хотел напомнить, что время посещений ограничено, — пробормотал старик.
— Господин Жарк… — протянул Кир. В его интонациях смешалось всё — нетерпение, осуждение, гнев, мольба и толика угрозы.
Не думала, что престарелый блюститель нравственности услышит, но он всё-таки сдался.
— Скажу, чтобы вам принесли вазу, — сообщил Жарк и стукнул дверью.
А через пять минут мы уже чинно сидели друг напротив друга. Кир в кресле, я на краешке кровати. Тяжеленный букет стоял на тумбочке — в вазу не поместился, пришлось приспособить ведро. Аромат роз вытеснил запах пилюль и дезинфицирующего средства. А ещё он очень неплохо сочетался с моей бледностью…
— Как себя чувствуешь? — вопросил сообщник.
Я пожала плечами. Не знаю. В самом деле не знаю. Боли нет, магию чувствую прекрасно, но настроение…
— Эмелис?
Я отвела глаза, понимая, что сейчас признаюсь в том, о чём ещё пять минут назад намеревалась молчать. И дело не только в гордости, просто… Кир и так слишком много для меня сделал.
— У меня проблемы, — выдохнула и зажмурилась.
— Какие? — Этот вопрос прозвучал так буднично, так просто, словно… словно мы погоду обсуждаем. Причём на другом конце мира.
Пришлось открыть глаза и взглянуть на брюнета.
Кир не лгал. Он был спокоен как вековая скала — та самая, о которую разбиваются и волны, и ураганы, и снежные ветра. Но суть не в этом, суть в другом — он ждал. Ждал, готовый выслушать и помочь. Среди людей нашего круга подобная реакция… ну не бывает её, как ни крути. Даже самые благородные хотят чего-то взамен. Пусть не сразу, но всё-таки.
— У меня проблемы. — Да, повторяюсь. Просто очень хочется, чтобы он осознал и перестал смотреть так, словно… словно я обязана посвятить его в суть своих несчастий! Словно каждое мгновение тишины — преступление.
— Я понял… дорогая. Я жажду подробностей.
Выдох. Вдох. Снова выдох.
— Любимый… — Ну если я «дорогая», то он «любимый», верно? — Любимый, я вынуждена просить тебя об одолжении.
— Всё, что хочешь, — отозвался Кир.
Да, боевик играл, но его слова… Дохлый тролль! Они задели, причём сильно.
Всё, что хочу? А… если я захочу слишком много?
— Мелкая, что не так? — посерьёзнел брюнет. — Чем помочь?
— Можешь поговорить с Морвеном?
— На тему?
Потупилась, сказала осторожно:
— Я должна знать, сообщил ли он о случившемся моему отцу. И если ещё не успел, то…
— Чего ты боишься? — перебил синеглазый.
— Ничего не боюсь, — не моргнув, солгала я. — Просто не хочу, чтобы отец знал.
— Почему? — в голосе сообщника прозвучали стальные нотки. Он не одобрял мою скрытность, совершенно точно.
— Просто не хочу, и всё. У папы и без меня проблем по горло.
— А твоему жениху сказать можно?
Я невольно поёжилась.
— Нет.
Тишина, заполнившая палату, была вязкой и несколько… нервной. Причём нервничала не столько я, сколько Кир.
— Любимая, объясни.
О Всевышний! Да что тут объяснять-то?!
— Кир, ты не хуже меня знаешь, что такое долг. Я не имею права создавать проблем. Не сейчас.
— А что будет, если они узнают?
Я юлить не стала, сказала как есть:
— Увезут в Верилию и запрут в каком-нибудь провинциальном поместье. Их… — Я не удержалась от гримасы. — Их даже предстоящее разбирательство не остановит.
— Какое разбирательство?
В этот миг я могла посоперничать со всеми экспонатами музея восковых фигур, а также со всеми садово-парковыми скульптурами вместе взятыми.
— Прости? — спросила тихо-тихо, но боевик услышал.
Услышал и продолжил ломать комедию! Он по-прежнему изображал удивление. Лёгкое, ненавязчивое, но крайне неуместное.
— Хочешь сказать, что щит, который применила, вопросов не вызвал? И что на слушаниях по делу Даяны, Лим и Карас я не нужна?
— Не нужна. Суду достаточно моих показаний. А в том, что касается зеркалки…
— Твоих?! — не выдержав, перебила я.
— А что тебя удивляет? — хмыкнул брюнет. Добавил с особой, несколько болезненной интонацией: — Дорогая, думаешь, я не знаю, почему они напали?
Снова тишина, а напряжение нарастает с каждым мигом, с каждым ударом сердца. Кажется, чиркни спичкой, и мир взорвётся.
— Кир, ты…
Договорить не смогла, потому что боевик резко поднялся, стремительно преодолел разделяющее нас расстояние и опустился на одно колено. Маска невозмутимости, которой прикрывался, рассыпалась в пыль.
— Мелкая, прости, — хрипло выдохнул он. Поймал мою руку и принялся целовать ладонь. — Прости. Если бы я знал, что они осмелятся на такое, я бы…
— Кир!
— Прости. — И столько боли в голосе, что сердце сжалось в горошину.
— Кир, прекрати, — прошептала убеждённо, почти строго. — Ты не виноват.
— Виноват.
— Кир!
Так вот почему он сидел у постели, вот почему бесился. О Всевышний!
— Кирстен, ты не понимаешь. Я сама нарвалась. Я могла погасить конфликт, а вместо этого… Это я тетиву спустила, слышишь?
Брюнет замер, глянул вопросительно. Взгляд был странным, как будто затуманенным. Я осторожно коснулась шёлка волос, провела пальцем по скуле.
— Я их поддразнила. Видела, что девочки взвинчены до предела, но удержаться не смогла.
— Поясни, — выдохнул сообщник, прижимая мою ладонь к своей щеке.
— Мы слишком убедительно сыграли ту ссору, Кир. Девочки уверовали в нашу с тобой любовь, а когда попытались предъявить претензии, я напомнила их собственные слова о том, что роман — фикция. Это стало последней каплей.
