Какое-то время они были смирными, но о свою силу не забыли. Сулейман, больше не доверяя янычарам, поручил охрану дворца бостанджиям – специально созданному корпусу вооруженных садовников, а янычары окончательно уверовали в свою поддержку шехзаде Мустафе. В их кругах все чаще звучало: вот станет наш Мустафа султаном…
Теперь уже не станет, и пока неясно, как отреагируют янычары на известие о его казни. Конечно, большинство сторонников шехзаде вместе со всеми в походе, наверняка сам Мустафа на их поддержку и рассчитывал, к тому же султан, спешно отбывая в армию, забрал с собой многих, видно, опасаясь оставлять большую силу в столице. Но и тех, кто остался, вполне хватило бы, чтобы превратить жизнь в Стамбуле в кошмар.
Роксолана прекрасно понимала, что ее присутствие в столице может спровоцировать новый взрыв. Этого допустить нельзя…
Янычары умеют бунтовать, особенно если их некому приструнить. Кара-Ахмед-паша если и станет это делать, то только после того, как гвардия разнесет гарем Топкапы и дворец Рустем-паши. Защита от них только собственная смелость и хитрость. Но показывать врагам, что испугалась, никак нельзя.
– Что ты хочешь узнать, Нурбану?
– Госпожа, Джафер-ага приказал слугам собираться. Куда? Мы бежим?
– Бежим? – приподняла бровь Роксолана. Ну что за наложницу она нашла Селиму?! Если эта амбициозная, крайне самоуверенная красавица не научится быть еще и смелой, то грош цена ее амбициям, до хорошего не доведут. – Почему ты решила, что мы бежим, зачем и куда бежать?
– Госпожа, – Нурбану голову опустила, но в глазах все равно недоверие, – но к чему тогда сборы?
– Ты знаешь, кто такой шейх Эдебали?
Немного помолчала, наблюдая, как девушка из итальянского рода Баффо, прозванная за красоту Нурбану – «Принцессой света», судорожно вспоминает, о ком спросила свекровь, поняла, что не вспомнит и укорила:
– Нурбану, я приставлю к тебе дополнительную учительницу. Неужели тебе не говорили о шейхе Эдебали и Майхатун?
– Не помню…
– Ты мечтаешь о престоле Османов для Селима и в будущем для своего сына Мурада, но не желаешь знать историю той страны, в которой надеешься быть первой женщиной?
– Я выучу, госпожа.
– Надеюсь… шейх Эдебали был духовным наставником первого из Османов. А дочь шейха Эдебали Майхатун – первой женой султана Османа. Если бы ни поддержка шейха Эдебали, едва ли удалось Осману стать султаном. Таких людей мы должны почитать, их могилы тоже.
Снова немного подождала, наблюдая, как Нурбану пытается уловить связь между умершим более двухсот лет назад шейхом и их сборами в дорогу. Наконец красавица уловила:
– Госпожа султанша, а где могила шейха Эдебали?
– Его мавзолей в Биледжике. Мы поедем поклониться наставнику первого Османа, а потом съездим к источникам в Эскишехире. Первое полезно для души, второе для тела. – И жестко добавила. – Из дворца пока никуда. Поедем все вместе, когда будем готовы.
Нурбану хотела спросить, почему Михримах можно, а ей нельзя, но не рискнула, и правильно сделала, потому что Роксолана могла ответить очень резко. Кто Михримах, и кто Нурбану? Михримах – дочь Повелителя, причем дочь любимая, а Нурбану всего лишь бывшая рабыня, ставшая наложницей шехзаде по воле султанши. То, что шехзаде Селим стал наследным принцем, мало что значит, завтра султан может поменять свое решение.
Но сейчас ее меньше всего занимали амбиции Нурбану. Наверное, она надоела и Селиму тоже, не зря шехзаде, отправляясь в поход, с удовольствием отправил наложницу с сыном и дочерью в Стамбул.
Иногда Нурбану сильно раздражала Роксолану, вот и сейчас мысли о ней были не к месту, следовало думать о ином. Роксолана сделала жест наложнице:
– Иди…
Конечно, от султанши не укрылось то, что Нурбану поджала губы, но это мало заботило Роксолану. Пусть обижается, не до нее.
Когда приехала Михримах, Роксолана распорядилась устроить их с Айше Хюмашах рядом со своими покоями, и позвала дочь посмотреть, как идет строительство имарета.
Михримах тревожно поинтересовалась:
– Матушка, вы распорядились собираться в дорогу, но рискуете выезжать за пределы Топкапы?
– В дорогу все соберут без меня, а на строительство мы поедем смотреть, чтобы наши враги видели, что мы их не боимся.
Хвала языку ишарет, придуманному придворными чтобы, якобы не беспокоить Повелителя, а в действительности, чтобы говорить беззвучно. Всю дорогу до строительства Роксолана и Михримах обменивались знаками за закрытыми занавесками носилок. Вот кто ее понимал! Только с Михримах Роксолана могла быть откровенной.
Роксолана любила город, хотя почти не видела его. Особенно любила шум стамбульских рынков, она добилась только закрытия невольничьего рынка, если желают покупать рабов, то путь делают это вне города, где она живет.
Сулейман разрешал ей бывать на рынках, но только с охраной. Спрятавшись за накидкой поплотней, окруженная дильсизами, султанша проходила рядами, жадно впитывая в себя видения обычной жизни. Особенно богат Бедестан, где сосредоточены, кажется, товары всего мира. Причем часто ходила не только по рядам, которые любят женщины, не ткани рассматривала, не снадобья для красоты, не украшения, а самые простые вещи: кованые медью сундуки и расписные колыбели для младенцев, красочные одеяла и сафьяновые расшитые сапоги, кувшины и блюда, чеканные с чудным узором подносы, крошечные чернильницы, чернил в которых только на один стих и хватит, каламы, тонкими пальчиками гладила бока обычных глиняных сосудов и днища таких же блюд, приводя в изумление торговцев, которым невдомек, что глина домом пахла…
Там, на рынках, хотя и было все иначе, чем в далеком родном Рогатине, но стоило закрыть глаза, начинало казаться, что сейчас и русскую речь услышит. Но русской речи не было, в Османской империи закон: из других стран все привозят чужие купцы, сами турки не большие любители мерить дороги с караванами или пересекать моря. Стамбул на большом перепутье расположен, нет необходимости ехать за товарами, сами привезут и с востока, и с запада. И купить тоже сами приедут.
Голоса на рынках самые разные и речь тоже, но у торговцев она всегда турецкая, на рынках торгуют только местные. Это правило ввел все тот же Мехмед Фатих. Он был не только грозным Завоевателем, но и разумным правителем. Привозят арабские, китайские, индийские, персидские товары огромными тюками, сундуками, связками, сосудами… продают местным купцам, закупают на рынках у местных же то, что необходимо, и уезжают. Также и с европейцами.
Продать испанцу или французу свой товар напрямую тот же индус не может, нужно при въезде в город все продать турку, а уж у того купит европеец. Купить тюком, а продать поштучно, купить корзину – продать на развес… Купить у восточных купцов то, чего нет за западе, и продать купцам с запада… Доход от самого положения Стамбула – вот чем жил разноголосый рынок. Хвала мудрому султану, завоевавшему Константинополь и сделавшему его Стамбулом.
