Женщина в отчаянье присела рядом, погладила руку:
– Сулейман, если бы ты мог поставить свою тугру… Они бы надолго замолчали, и у нас было время вылечить тебя.
Показалось, или пальцы Повелителя чуть дрогнули?!
Нет, не показалось! Захотелось кричать, но этого нельзя. Роксолана буквально взмолилась:
– Сулейман, открой глаза, мне так нужна твоя помощь!
Он чуть приоткрыл веки.
– Ты меня слышишь? Слышишь ведь?! Дай знать, хоть как-то дай мне знать, что слышишь.
Веки приподнялись и снова опустились.
– Слышишь… Кара-Ахмед требует, чтобы я завтра предоставила им фирман с твоей тугрой. Но как я могу это сделать?! Если бы ты смог подписать…
Веки султана снова дрогнули.
– Ты прав, я не смогу… Сулейман, я многое сделала от твоего имени, возможно, не все так, как сделал бы ты сам. Когда встанешь, можешь приказать меня казнить. Но только встань, любимый.
Роксолана поднялась и в волнении принялась мерить спальню шагами, стискивая руки. Сама не заметив как, начала рассказывать султану обо всем, что сделала за это время, как принимала от его имени послов, как отменяла распоряжения Великого визиря и сама распоряжалась…
– Но разве я не права, разве не права?! Подумай, к чему нам союз против Сефевидов, если ты только что заключил с ними мир в Амасье? Стоило только кивнуть в знак согласия, и шах Тахмасп непременно узнал бы об этом и напал снова.
Она не заметила, что из-под опущенных ресниц взгляд султана неотступно следит за ней, а его губы едва уловимо дрогнули.
– И еще эти генуэзцы… где они были, когда нам была нужна помощь? Сидели и выжидали. А теперь хотят особых условий торговли. И венецианцы хотят. Но вы же дали такие права французским судам, к чему заново переделывать, верно?
Роксолана могла сколько угодно искать поддержки у своего султана, необходимости ставить тугру на фирмане это не отменяло.
Высказав все свои сомнения и подробно разъяснив султану, почему вела такую политику, признав недочеты и подчеркнув успехи, она наконец выдохлась и устало опустилась на край султанского ложа. В голосе почти горе:
– И вот теперь это все рухнет, если я завтра не покажу фирман с тугрой. Меня обвинят в том, что узурпировала власть, а вас признают неспособным управлять империей…
Немного посидела, снова вздохнула:
– Наверное, я погубила нас с вами. Может, лучше сразу признаться, что вы больны? Пусть бы на престол взошел Селим? Но я не ради власти, нет, я так надеялась, что вы осилите болезнь, встанете на ноги, сможете снова сесть на свой трон!
И вдруг выпрямилась:
– Но я не допущу, чтобы наши враги одержали победу. Не допущу! Знаете, что я сделаю? – Она понизила голос до шепота. – Я сама нарисую эту тугру! Все равно вы меня предадите казни, когда встанете, семь бед – один ответ.
Роксолана решительно поднялась и шагнула к столику с писчими принадлежностями. Она испытывала состояние восторга и ужаса одновременно, но понимала, что выбора просто нет.
Но решиться это одно, а сделать другое. Уже через час Роксолана просто стонала:
– Повелитель, ну почему вы придумали себе столь тяжелую в исполнении тугру?!
Рисунок не давался, его мелкие детали внизу не желали помещаться в пределах крупных завитков, какая-нибудь крошечная черточка ускользала.
Чтобы уверенно начертать султанскую тугру, требовался не один вечер, а много-много часов тренировок.
Для удобства Роксолана перебралась на ковер, сидя на полу, склонилась над низеньким столиком. Она рисовала и рисовала, от усталости уже стали слипаться глаза, и когда небо на востоке порозовело, обессиленная султанша опустила голову на сложенные руки. Тугра так и не удалась.
Проспала недолго, потому что, когда вдруг вскинулась, сознавая, что потеряла время, первые лучи солнца только заглянули сквозь вязь окна. Светильники догорали, два даже начали немного чадить, шея от неудобного положения затекла и с трудом поворачивалась, на щеке остался след от рукава, а перед глазами на столике… Некоторое время Роксолана таращила глаза на листок. Внизу под фирманом стояла отменно выполненная тугра султана!
– О Аллах! – прижала руки к губам женщина. – Неужели я и в полусонном состоянии рисовала?! Надо же, получилось даже лучше… совсем как у самого Повелителя…
Оглядевшись вокруг, поняла, что пол забросан листками с попытками повторить тугру. Это нужно срочно уничтожить, потому что, попав на глаза врагам, эти листы могли привести к гибели. Роксолана принялась сжигать бумаги, потом позвала Айше:
– Нужно заменить масло в светильниках и убрать пепел из жаровни. Проследи, чтобы бумага хорошо прогорела, и не осталось даже маленького клочка.
– Да, госпожа.
Пока Айше убирала следы ее ночных стараний, Роксолана присела на ложе султана, зашептала:
– Я справилась. Простите меня, но я нарисовала вашу тугру, Повелитель.
Сулейман приоткрыл глаза, смотрел на жену долгим, пристальным взглядом. Что хотел сказать, неизвестно, она поняла все по-своему:
– Я знаю, что преступница и нет мне прощения, но у меня не было другого выбора. Вы казните меня, когда встанете, но встаньте хотя бы для этого, умоляю вас.
Бывали минуты, когда Роксолана обращалась к Сулейману на «ты» и по имени, но сейчас она воспринимала его как Повелителя, а себя, как его рабыню.
Его пальцы снова дрогнули, слегка сжимая ее руку.
Когда в спальню вошел Иосиф Хамон, султанша встретила его радостным блеском в усталых глазах и счастливым сообщением:
– У Повелителя шевелятся пальцы, а еще он выражает согласие, прикрывая глаза. Он сумеет побороть болезнь!
– Хвала Аллаху. Повелитель, да продлит Аллах его дни, со всем справится, султанша. Но у вас усталый вид. Сидели у постели?
– Да… да…
– Отдохните.
Она с удовольствием ушла к себе, но сначала отправила евнуха Джафера с посланием к Великому Визирю:
– Отнеси это, но передай только лично в руки. Если не удастся, умри, но не отдай никому другому.
Несчастный евнух слушал султаншу, вытаращив глаза, свиток принял так, словно в нем гадюка, двумя пальцами, держал, отстранив от себя.
Роксолана рассмеялась:
– Чего ты боишься? Это просто фирман, подписанный нашим Повелителем, потому он никуда не должен деться.
– Повелитель даже подписывает фирманы?! – ахнул евнух.
В другое время Роксолана бы возмутилась такой бесцеремонностью и глупостью, но на сей раз была этому даже рада. Пусть все слышат…
Почти презрительно дернула плечиком:
– А почему ты сомневаешься? Конечно, Повелителю нелегко рисовать свою тугру, но он все равно сделал это, чтобы у пашей Дивана не возникало сомнений. Иди, отдай фирман Великому визирю.
