После смерти матери Михримах разбирала ее бумаги и нашла шкатулку с письмами. Не выдержала, открыла и поняла, что Роксолана хранила письма Сулеймана, все до единого.
Забыв о том, что чужие письма, даже если они отцовские, читать нехорошо, она разворачивала лист за листом. Отцовский почерк менялся со временем, менялось и содержание писем, они становились более сдержанными и иногда деловыми, но снова и снова сквозь эту сдержанность прорывалось: «Ты единственная, была, есть и будешь!»
Они, видно, обменивались поэтическими посланиями, иногда даже ссорились, используя рифмы, ревновали, укоряли друг друга в чем-то. Но на каждом листе свидетельства любви, любви, которую не способно уничтожить даже время. Потому спина отца все больше горбится…
«Ветер мой, прохладный, но в то же время огненно обжигающий, моя Хюррем. Ох, какие глаза, они же убивают твоего Повелителя, манят и завораживают. Сердца моего госпожа, я твой раб, раб любви своей к тебе. Сколько же счастья в прикосновениях твоих, моя любовь, как же мне тепло и радостно от улыбки твоей, моя лучезарная. Ах, эти руки, руки, что так обнимают, так ласкают, так завлекают в свои объятия. И что же делать мне, как совладать со своим разумом, как, скажи? Заворожила, плен твоя любовь, моя Хуррем…»
«Ты моя сила как сталь, мое уединение, смысл моего существования, любимая, луна моя, опора моя…
Друг мой сокровенный, смысл моего существования, самая красивая моя султанша…
Жизнь моя, ты как зеленые колосья пшеницы, прелесть моя, ты как вино – мой райский напиток, имя мое…
Весна моя, красота моя, торжество мое, моя любимая картина, мой поток радости…
Настроение мое, праздник мой, мое средство от усталости жизни, счастье мое, солнце мое, звезда яркая…
Мой оранжевый цитрусовый фрукт, очаг моей спальни…
Мое зеленое растение, мой сахар, молодость моя, весь мой мир внутри тебя, боль моя…
Дорогая моя, госпожа моего сердца и стихотворной строки…
Мой Стамбул, мой караван, земля моя греческая…
Моя очевидность, моя кыпчаг, мой Багдад, мой Хорасан…
Мои волосы, выразительные брови, безумие чистых глаз, болезнь моя…
Я умру на твоей шее, ты помощь моя мусульманская…
Я в твоих дверях, потому что ты моя любимая рассказчица историй, тебя восхвалять буду я всегда продолжать…
Музыкальные гаммы моего чистого сердца из моих глаз прольются чистой влагой, ты моя прекрасная Мухибби!»
Михримах не знала, что ответила мать на это, но вполне представляла, потому что однажды застала ее пишущей письмо, а когда султанше пришлось срочно выйти из комнаты, чтобы переговорить с главным евнухом, успела сунуть нос в написанное. Она тогда была еще совсем девчонкой, но навсегда запомнила прочитанные строчки:
Мой враг любимый!
Когда бы ведали, как раненое сердце
В тоске исходит горькими слезами,
Оставили б открытой клетки дверцу,
Чтоб полетела птицей вслед за вами.
Но я томлюсь: забыта, одинока,
Ломаю руки и кричу ночами.
Не образумит даже речь Пророка,
Когда одна, когда не рядом с вами.
Лишь одного хочу: увидеть и услышать,
Понять, что любите и тоже не забыли.
Рука невольно как молитву пишет,
Чтоб вы меня хоть чуточку любили.
Я не виню, к чему вам мои слезы,
Коль сердце в радости безмерной пребывает?
Разделим поровну: пусть мне шипы от розы,
Для вас – ее цветы благоухают.
Отец за что-то укорял свою Хуррем (видно написала резкое письмо?):
Не розу я нашел в письме – шипы.
И стало мне невмочь.
Все утешения друзей глупы,
Не в силах мне помочь.
Слова привета ты пришли скорей,
Пока я жив.
И добрым словом сердце мне согрей,
Любовью одарив.
В другом признавался в любви…
Фархад… Меджнун…
Люблю в сто крат сильней.
Любовь их – сказка, а моя – навечно.
Любимая – свеча во тьме ночей,
А я при ней лишь мотылек беспечный.
Вот эти письма и помогут несчастной Хюмашах отстоять свое право любить! В конце концов, она внучка Хуррем.
Михримах сложила все письма как были, и отнесла отцу.
В тот же день султан позвал дочь к себе, долго молчал, потом достал шкатулку еще большую и подал дочери:
– Это ее письма, почитай и верни…
Михримах принимала отцовский дар дрожащими руками. Он означал высочайшее доверие.
Ведь даже не спросил, читала ли, понял, что прочла, но не укорил, напротив, доверил вторую половину…
И здесь менялся почерк, менялось содержание, письма были отчаянные, были резкие, султанша выговаривала супругу из-за Ибрагима-паши, обещала раскрыть глаза на что-то. Но куда больше было писем о любви, о том, что и дня не способна прожить без него, что каждый день ожидания весточки превращается в ад, что все адовы муки уже вытерпела, своими терзаниями искупила все прегрешения…
«Люблю, люблю, люблю!»
Первые, еще очень робкие и неумелые попытки писать стихи:
«Коль любимый не пишет – не нужна я ему?
Не обманет?
Я живу – не живу, и сама не пойму,
Как в тумане…
Даже солнце без вас для меня не встает.
И не встанет.
Если песен своих соловей не поет —
Роза вянет…»
«Никто мне не поможет, я больна,
Когда моя душа с твоей разлучена.
Приди – и мой недуг пройдет,
Как только взгляд Хуррем твой взгляд найдет».
«Пусть сердце, превратясь в голубку,
К тебе летит и сядет на окно.
И подсмотрев, пусть даже очень робко,
Мне о тебе расскажет все оно.
Завидую ему, летать я не умею,
Я снова в клетке, снова взаперти.
Без зова твоего раба твоя не смеет
К тебе лететь, идти и даже приползти».
«Мой жестокий, столько дней не пишешь!
Неужели сердце позабыло?
Неужели стона моего не слышишь?
Неужели страсть твоя ко мне остыла?»
«Утонула я в море тоски, где ни дня нет, ни ночи…
Каждый день мне погибель разлука с тобой пророчит.
Соловей я, отныне живущий в пустыне без розы,
Вместо песен теперь у меня только горькие слезы»…
«Мой любимый, тебе же известно давно:
Если бы в море вода превратилась в чернила
И в бумагу вся ткань во дворце, все равно
Их для писем моих и тогда б не хватило!»…
