– Вы имеете в виду, из-за того, что вы меня поцеловали?
– Из-за того, что я люблю вас, Чарити.
– Нет, – ответила я. – Не из-за этого. Случившееся со мной теперь не меняет происходившего когда-то. Отношения между Джонни и мною были прекрасными, мы строили их очень заботливо, они были совершенны и удовлетворяли нас. Но это не значит, что, если их разнесло на куски немецким снарядом, я никогда не попытаюсь построить еще что-нибудь среди руин. Джонни не призрак, следующий за мной по пятам и напоминающий о скорби и трауре.
– Когда я увидел вас впервые, – тихо сказал Ричард Байрон, – вы плакали.
– Да, – сказала я. – И я действительно думала о Джонни. Но память о нем вряд ли восстанет и запретит мне жить дальше… Надо строить еще лучше во второй раз, и я могу строить. А Джонни…– я повернулась к Байрону:– Что ж, Джонни подзадорил бы меня.
Ричард Байрон выпрямился, и его руки сомкнулись вокруг меня, на этот раз очень нежно. Он слегка отстранил меня и глядел, улыбаясь.
– Я люблю вас, Чарити, – повторил он. – Вы такая милая и здравомыслящая. Боже мой, вы почти можете заставить мир снова казаться приятным и разумным местом, каким он был когда-то… И, как я понимаю, вы приглашаете меня действовать и поцеловать вас еще раз?
– Почему вы так решили? Нет, я…
– Потому, что я собираюсь, – сказал Ричард Байрон. И поцеловал.
Казалось, прошли долгие часы, и луна проложила свой серебряный след по морю. Мы снова стояли бок о бок, облокотившись о парапет, и снова начали разговор.
–…Хватит уходить в сторону, – сказал Ричард Байрон. – Я должен подумать, а вы – помочь мне, так что вам надо знать эту историю. Она довольно грязная, и впутывать вас…
– Мне кажется, – мягко заметила я, – я уже довольно глубоко в ней увязла, и исключительно благодаря собственным усилиям.
Он задумался, и глубокие складки снова прорезались вокруг его рта и сделали его лицо суровым и пугающим.
Он начал рассказывать…
История действительно была некрасивой, и, слушая, я чувствовала, как гнев прорывается в голосе Ричарда и пробегает по моим собственным венам.
Ричард Байрон был довольно состоятельным торговцем антиквариатом и жил в своем поместье Дипинг в графстве Суррей.
– Начинал я на любительском уровне, – рассказывал он. – Я покупал понравившиеся мне вещицы и время от времени прозвал их людям, которые замечали их у меня в доме и хотели приобрести. Затем мало-помалу я всерьез занялся этим бизнесом, потому что мне было интересно. Мне не приходилось зарабатывать этим на жизнь, но постепенно я узнал больше об антиквариате, увлекся, начал ездить за товаром и со временем действительно стал специалистом по старинному серебру ж особенно по драгоценностям. Думаю, теперь я знаю о них немало.
Война застопорила дело – Ричарда призвали в армию, в авиацию.
– Я летал на огромном бомбардировщике, – продолжил он. – Именно там я познакомился с Тони.
– Тони?
– Тони Бакстером. Тем самым парнем, которого я, предположительно, убил.
– О!
– Он был моим штурманом и лучшим из ребят, каких я знал. Мысль, что он мог влюбиться в Лоран…
– Однако вы влюбились сами, – напомнила я ему. – В конце концов, вы женились на ней.
Он бросил на меня взгляд из-под бровей.
– Да, женился. Дэвиду было двенадцать, Мэри умерла семь лет назад, и я думал…– Он замолчал. – О черт, вы видели ее, и только слепой не поймет, почему я женился на ней.
Я живо вспомнила прелестное лицо Лоран Бристол, ее голубые глаза, длинную, белую шею, полную грудь, эффектно подчеркнутую шелком платья.
– Можно догадаться, – сказала я. Он бросил на меня взгляд.
– Я встретил ее в Париже, – сказал он. – Весной прошлого года я открыл там офис и бывал в нем несколько раз в год. В сентябре я отправился в Париж на большой аукцион серебра и взял с собой Тони, чтобы показать ему некоторые стороны дела и убедить его работать со мной. Лоран была на аукционе не знаю с кем. Вскоре после этого я встретил ее снова, на вечеринке; она пришла с моим знакомым Луисом Мейером, лондонским представителем крупного парижского дельца. Мейер познакомил нас. Мы встречались с ней еще несколько раз. Я тогда чувствовал себя очень неприкаянным и…– Он помедлил. – Так или иначе, мы поженились месяцем позже, и я увез ее в Дипинг в конце октября.
Его губы скривились, и в голосе появился резкий неприятный оттенок, услышанный мною впервые.
– Ничего не вышло, – сказал он коротко. – Как только мы поженились, я понял, что сделал глупость. Для начала она не хотела ехать в Англию и требовала, чтобы я переселился во Францию, на юг. Но существовали Дипинг и Дэвид – и я настоял на своем. Затем, конечно, начались неприятности. Лоран, разумеется, не сошлась с Дэвидом. Она не желала утруждать себя заботой о нем, а у него не находилось для нее времени. Маленький вежливый чертенок, он не сказал мне ни слова, но я видел, как он несчастен… Мы провели вместе несколько в высшей степени неприятных недель, а затем на Рождество приехал Тони. – Голос Байрона стал ровным и безжизненным, словно он зачитывал полицейский рапорт. – Его нашли мертвым в постели в три часа ночи девятнадцатого января. Тонкий шнур был затянут вокруг его шеи. Шнур от жалюзи в моей комнате, и мои отпечатки пальцев остались на продолговатой подвеске к шнуру, за которую дергают, чтобы их опустить.
– Он не заметил, кто это был? Не слышал шуршания юбки или стука высоких каблуков? Ничего, подсказывающего, мужчина это был или женщина?
Ричард снова усмехнулся.
– Поверьте мне, если бы была хоть малейшая тень подозрений, что в происшедшем замешана Лоран, я бы обвинил ее, – сказал он злобно. – Потому что она в этом участвовала, я знаю. Нельзя прожить с женщиной полгода, даже так, как жили мы, и не научиться распознавать, когда она лжет вам в глаза. Но не она ударила Дэвида. Это был мужчина. Дэвид стоял в ванной лицом к зеркалу – оно висит напротив двери – и, перед тем как обрушился удар, заметил на долю секунды поднятую над ним руку. Это была мужская рука в рукаве темно-синего цвета.
– Но не в халате?
– Нет, не в халате. – Он улыбнулся, и его рука начала двигаться к моей, пока не накрыла ее. – Вы очень быстро замечаете свидетельства в мою пользу. Да, одна маленькая деталь: я был в сером костюме в тот день. И у меня нет темно-синего.
– Ну, а дальше?
– Показаниям Дэвида не придали значения. Он всего лишь ребенок, к тому же переживший тяжелый шок. Увиденное мельком, он мог просто вообразить. Кроме того, его считали пристрастным свидетелем: с самого начала он настаивал, что это не мог быть я – без всяких причин, просто потому, что не мог.
– И все-таки вас арестовали?
– Да, спустя какое-то время. О, полиция расследовала дело очень тщательно и беспристрастно. Они были добры. Но доказательства накапливались одно за другим, и все они указывали в одном направлении – на меня. Поэтому меня арестовали.
