Им заметно, с каким трудом она дышит?
– Садись в машину.
– Что?
– Садись в машину, сучка.
– Нет! – попятилась Танзи. Она оглянулась в надежде, что кто-нибудь идет по дороге. Ее сердце колотилось о ребра, словно птица в клетке.
– Садись в чертову машину, Костанза. – Он произнес ее имя с отвращением.
Ей хотелось убежать, но она очень плохо бегала – неуклюже выбрасывала ноги в стороны – и знала, что ее поймают. Ей хотелось перебежать через дорогу и вернуться домой, но она знала, что, как только побежит, ее сцапают. И тогда ей на плечо опустилась рука.
– Гляньте на ее волосы!
– Хочешь нравиться мальчикам, Четырехглазая?
– Каким мальчикам, парни? Вы только посмотрите на нее.
– Да она намазала губы, маленькая шлюшка! Правда, лучше не стало.
– На лицо можно и не смотреть.
Парни загоготали. Собственный голос показался Танзи чужим.
– Просто оставьте меня в покое. Никки ничего не делал. Мы просто хотим, чтобы нас оставили в покое.
– «Мы просто хотим, чтобы нас оставили в покое», – передразнили они.
Фишер шагнул ближе и понизил голос:
– А ну садись в чертову машину, Костанза!
– Оставьте меня в покое!
Он начал хватать ее за одежду. Паника накатила ледяной волной, сжала горло, вдавила сердце в ребра. Танзи пыталась оттолкнуть его. Наверное, она кричала, но никто не пришел на помощь. Двое парней схватили ее за руки и потащили к машине. Танзи слышала натужное дыхание, чувствовала запах дезодорантов, скребла ногами по мостовой в поисках опоры. Ей было совершенно ясно, что в машину садиться нельзя. Потому что, когда дверца распахнулась, словно челюсти гигантского животного, Танзи вспомнила американскую статистику по девушкам, которые сели в машину к незнакомым мужчинам. Шансы на выживание падают на семьдесят два процента, стоит только поставить ногу в машину. Статистика сгустилась в воздухе перед Танзи. Она вцепилась в нее, пиналась и кусалась. Кто-то выругался, когда она попала ногой в мягкую плоть. Ее ударили по голове, Танзи покачнулась, закружилась и с хрустом упала на землю. Мир повернулся набок. Раздался шум, далекий крик. Танзи подняла голову и, хотя у нее перед глазами все плыло, кажется, увидела Нормана, который мчался к ней через дорогу на невероятной скорости, оскалив зубы, с потемневшими глазами. Он был совершенно не похож на Нормана, скорее на чудовищного демона. Мелькнула алая вспышка, раздался скрежет тормозов, и Танзи увидела только, как что-то черное взлетает в воздух, словно ком белья, и услышала только визг, визг который никак не мог прекратиться, визг конца света, самый ужасный звук в жизни, и поняла, что это ее визг. Это звук ее голоса.
30. Джесс
Пес лежал на земле. Джесс выскочила на улицу, задыхаясь, босиком, и увидела мужчину – он держался за голову обеими руками, раскачивался на каблуках и повторял:
– Я его не видел. Я его не видел. Он выбежал на дорогу.
Белый как полотно Никки сидел на земле рядом с Норманом, бережно держа его голову, и бормотал: «Держись, приятель. Держись». Глаза Танзи были широко распахнуты от потрясения, руки безжизненно висели.
Джесс опустилась на колени. Глаза Нормана были похожи на стеклянные шарики. Кровь сочилась из пасти и уха.
– Только не это, старый ты дурачок. О господи, Норман. Только не это.
Она прижалась ухом к его груди. Тишина. Из ее горла вырвался громкий всхлип.
Джесс почувствовала руку Танзи на плече. Дочь схватила ее за футболку и дергала снова и снова:
– Мама, ты должна все исправить. Мама, ты должна его спасти. – Танзи упала на колени и уткнулась лицом в мех. – Норман. Норман. – А затем она завыла.
Никки путано, бессвязно заговорил, пытаясь перекрыть визг сестры:
– Они пытались затащить Танзи в машину. Я пытался позвать тебя, но не мог открыть окно. Я не мог открыть окно и кричал, а Норман проломил забор. Прежде чем я успел на помощь. Он знал. Взял и проломил забор. Он пытался ей помочь.
Прибежала Натали в криво застегнутой блузке, с наполовину накрученными на бигуди волосами. Обняла Танзи и прижала к себе, укачивая, пытаясь хоть немного успокоить.
Взгляд Нормана застыл. Возможно, перед ним забрезжил лакомый кусочек. Джесс склонилась к собаке, и ее сердце разбилось.
Кто-то произнес:
– Я вызвал ветеринарную «скорую».
Джесс погладила большое мягкое ухо.
– Спасибо, – прошептала она.
– Джесс, сделай что-нибудь, – потребовал Никки. – Скорее!
Она положила дрожащую руку на плечо Никки:
– Кажется, его больше нет, милый.
– Нет! Не говори так! Ты же говорила, что нельзя так говорить. Нельзя сдаваться. Ты же говорила, что все будет хорошо. Не говори так.
И когда Танзи снова завыла, лицо Никки сморщилось. И он зарыдал, закрыв лицо локтем, громко, судорожно зарыдал, как будто плотина наконец прорвалась.
Джесс сидела посреди дороги, машины медленно ползли мимо, любопытные соседи торчали перед домами. Держа огромную окровавленную голову своего старого пса на коленях, она подняла лицо к небу и безмолвно спросила: «Что теперь? ЧТО ТЕПЕРЬ?»
Джесс не видела, как Джейсон Фишер сел в машину и уехал.
Зато система видеонаблюдения видела.
31. Танзи
Мать отвела ее в дом. Танзи не хотела бросать Нормана. Не хотела, чтобы он умирал на горячем гудроне, один, под взглядами перешептывающихся зевак, но мама отказалась ее слушать. Из соседнего дома выбежал Найджел и сказал, что обо всем позаботится, и мама немедленно потащила Танзи в дом, крепко обняв ее. Танзи пиналась и звала Нормана, а мама, обхватив дочь за талию, твердила ей на ухо: «Все хорошо, милая, все хорошо, идем в дом, не смотри, все будет хорошо». Но даже когда мама закрыла переднюю дверь, прижалась головой к Танзи и обняла ее, а Танзи ослепла от слез, она слышала, как Никки рыдает в прихожей у них за спиной, нелепо, судорожно рыдает, как будто не умеет плакать. Мама впервые солгала ей, потому что хорошо уже не будет никогда, ведь это конец всего.
32. Эд
Иногда, – Джемма оглянулась на багрового вопящего ребенка, который выгибал спину за соседним столиком, – мне кажется, что худшие примеры заботы о детях наблюдают не социальные работники, а бариста.
Она энергично помешивала кофе, будто пыталась сдержать слова, которые рвались с языка.
Мамаша, по спине которой элегантно струились спиральные светлые кудри, продолжала ворковать, уговаривая ребенка прекратить и выпить свой «карапузо». Ребенок не обращал на нее внимания – возможно, не слышал из-за собственных криков.
