Шаркающей походкой она прошла к холодильнику и открыла дверцу. Лампочка осветила несколько вчерашних сэндвичей, упаковку пива и молоко, которое приобрело зеленоватый цвет. Облачко захлопнула дверцу и открыла морозильную камеру. На полке лежала бутылка водки. Она протянула к ней дрожащую руку, но в эту секунду послышалось глухое урчание дизельного двигателя.
Черт!
Нужно приняться за посуду, но Облачко трясло и подташнивало.
Снаружи раздался лай собак, потом рычание. Она слышала, как животные прыгают к хозяину, растягивая ошейники и гремя цепями.
Нужно выйти и встретить его. Трясущимися руками она провела по длинным, спутанным волосам. Когда она в последний раз принимала душ? Может, от нее воняет? Трак этого не любит.
Она заморгала, стараясь сфокусировать взгляд.
Рядом с поленницей стоял большой красный грузовик.
Трак выбрался из кабины; его обитый железом сапог попал в заполненную водой выбоину. Он был крупным мужчиной, с животом, который появлялся в комнате первым, и всклокоченными каштановыми волосами, обрамлявшими квадратное лицо много повидавшего человека.
Но главными были глаза, маленькие и черные. Свет в них мог мгновенно смениться тьмой.
– П-привет, Трак, – сказала она, открывая ему банку пива. – Я думала, ты вернешься только во вторник.
Трак вышел на свет, и Облачко поняла: он пил. В глазах стеклянный блеск, уголки рта опущены. Он остановился, чтобы приласкать своих любимых доберманов, выуживая из карманов угощение для собак. В ночной тишине лязганье их челюстей звучало устрашающе. Она поморщилась и попыталась улыбнуться.
Трак взял у нее пиво и остановился в бледном прямоугольнике света. Собаки притихли и сгрудились вокруг него, молча выражая свою любовь. Так, как ему нравилось. За ними зеленая лужайка тонула в густом тумане, скрывавшем разбросанные по площадке ржавые машины, сломанные холодильники и старую мебель.
– Сегодня вторник, – прорычал Трак. Он допил пиво и швырнул банку собакам, которые тут же принялись драться за нее. Потом обнял ее своими огромными руками и крепко прижал к себе. – Я скучал, – прошептал он хриплым, тягучим голосом, и Облачко подумала: интересно, где он был все это время после окончания смены. Должно быть, в «Удаче» – запивал виски пивом и жаловался на сокращение зарплаты на целлюлозно-бумажном комбинате. От него пахло целлюлозой, смазкой, дымом и виски.
Она старалась стоять неподвижно, почти не дыша. В последнее время Трак становился ужасно раздражительным. Никогда не знаешь, что может вывести его из себя.
– Я тоже скучала, – ответила она, чувствуя, с каким трудом ворочается язык. Мозг работал медленно, словно мысли проталкивались сквозь трясину.
– Ты не носишь блузку, которую я тебе купил.
Она осторожно отстранилась. Какую блузку? Честно говоря, она даже не помнит.
– Я… Прости, просто берегу. Она такая красивая.
Трак неопределенно хмыкнул – то ли с отвращением, то ли одобрительно, то ли безразлично. Облачко не знала. Мысли у нее путались, и это плохо, очень плохо. Она стиснула его руку и, держась за нее, вошла вместе с Траком в свой дом на колесах.
Внутри все пропахло марихуаной, вдруг поняла она. И чем-то еще – возможно, мусором.
– Иди ко мне, – тихо сказал Трак, и от его голоса у нее по спине пробежали мурашки. Что он увидел? Что она сделала или не сделала?
Посуда! Она забыла вымыть посуду. Трак ненавидел грязные тарелки в раковине.
Она медленно повернулась, не в состоянии придумать оправдание.
Трак поцеловал ее в губы, так нежно, что она с облегчением вздохнула.
– Ты знаешь, как я ненавижу беспорядок. Я тебе столько даю…
Она отпрянула:
– Прошу тебя…
Облачко не успела даже поднять руку, чтобы защититься от удара в лицо. Нос хрустнул под его кулаком, кровь брызнула и закапала блузку. Она молчала, не двигаясь с места. Слезы разозлят его еще больше.
Ее разбудило громкое тяжелое дыхание Трака. В первую секунду она ничего не могла понять, но потом боль вернула ее к действительности. Она с трудом открыла один глаз и поморщилась. Взглянув на светящийся экран телевизора, она заморгала. Во рту пересохло, все тело болит, и дрожь никак не проходит.
Сколько раз она просыпалась в таком состоянии? Не сосчитать. Облачко знала, что делать.
Трак лежал рядом с ней – огромный живот горой вздымается вверх, волосатые руки раскинуты в стороны. На улице темно, значит, уже ночь.
Она осторожно выбралась из постели и, морщась от боли, перенесла вес тела на левую лодыжку. Наверное, она растянула ногу, когда падала.
Хромая, она проковыляла в ванную и посмотрела на себя в большое зеркало на внутренней стороне двери. На всклокоченных волосах кровь. Глаз заплыл, а вокруг него расползся разноцветный синяк – лиловый, коричневый и желтый. Нос трудно узнать – он стал плоский, а на щеках и подбородке засохла кровь.
Не умываясь – все лицо болело, – она надела на себя первое, что попалось под руку. Кажется, она была в этой одежде вчера. Или позавчера? Она не помнила. И боль не давала взглянуть, есть ли на одежде кровь.
Нужно уходить отсюда, уходить от Трака, пока он ее не убил. Эта мысль приходила ей в голову десятки раз, когда он избивал ее, и однажды, около года назад, она все-таки ушла и добралась до Такомы, но в конце концов Трак нашел ее, и Облачко вернулась, потому что ей больше некуда было идти и потому что ничего другого она не ждала от жизни. Ничего другого у нее никогда не было.
Но теперь она уже не молода – стара, если посмотреть правде в глаза. Кости стали хрупкими, и что, если после очередного удара о стену позвоночник просто сломается?
Беги отсюда!
Она прокралась к тумбочке и дрожащими руками раскрыла бумажник, в котором обнаружились три двадцатки. Облачко понимала, что дальше будет только хуже. Если она хочет жить, она должна уйти.
Зажав деньги в кулаке и стараясь не шуметь, она шагнула к двери.
Скрипнула половица, и Трак что-то пробормотал во сне и повернулся на бок.
Она замерла с отчаянно бьющимся сердцем, но Трак не проснулся. Облегченно выдохнув, она взяла две самые ценные для нее вещи – рассыпающиеся бусы из бусин и сухих макаронин и старую черно-белую фотографию. Надела ожерелье на шею, а фотографию сунула в карман фланелевой рубашки и для верности застегнула пуговицу на кармашке.
Потом осторожно наступая на здоровую ногу, прихрамывая, она вышла из комнаты.
Во дворе насторожились собаки, они сели и уставились на нее. На фоне черного неба четко была видна гора Рейнир. Ее заснеженная вершина блестела при свете луны.
– Тихо, мальчики, – прошептала Облачко, проходя мимо собак.
