– Подожди, – говорю я Маре и подхожу к доктору.
– Я бы хотела видеть ее у себя два раза в неделю, – тихо говорит доктор Блум. – По крайней мере, до осени, пока не начнутся занятия в колледже. И у меня есть группа для подростков, переживших несчастье. По средам. В семь часов.
– Она будет выполнять все ваши рекомендации, – обещаю я.
– Вы уверены?
– Разумеется. Как все прошло? – спрашиваю я. – Она…
– Мара – взрослый человек, Талли. Наши сеансы конфиденциальны.
– Знаю. Просто хотела спросить, сказала ли она…
– Конфиденциальны.
– Понятно. А что мне передать ее отцу? Он ждет отчета.
Доктор Блум задумывается и говорит:
– У Мары хрупкая психика, Талли. Мой совет тебе и отцу – обращаться с ней очень осторожно.
– Что значит – хрупкая?
– Синонимы – поврежденная, слабая, ломкая, легкоранимая, уязвимая. Я бы внимательно наблюдала за Марой, очень внимательно. Поддерживайте ее. В теперешнем состоянии она очень легко может принять неверное решение.
– Хуже, чем резать себя?
– Несложно представить, что девочки, которые себя режут, иногда режут слишком глубоко. Я уже сказала, внимательно наблюдайте за ней, поддерживайте. Она очень хрупкая.
По дороге домой я спрашиваю Мару, как прошла беседа с доктором Блум.
Мара ограничивается одним словом:
– Отлично.
В тот вечер я звоню Джонни и рассказываю все. Он встревожен – я слышу это по голосу, – но я обещаю, что позабочусь о ней, буду внимательно за ней следить.
Когда Мара идет на первое собрание группы поддержки для подростков, я решаю, что мне надо поработать над книгой. По крайней мере, надо попытаться. Оживший экран вызывает у меня тревогу, и я на минуту отхожу. Наливаю бокал вина и стою у окна, глядя на сияющую огнями ночную панораму города.
Звонит телефон, и я бросаюсь к нему. Джордж, мой агент, спешит сообщить, что моя идея насчет мемуаров вроде бы вызвала интерес – еще не конкретные предложения, но он полагает, что надежда есть. Кроме того, меня приглашают на шоу «Ученик знаменитости».
Я объясняю Джорджу, насколько оскорбительно для меня это предложение, когда возвращается Мара. Я приготовила горячее какао, мы берем чашки и забираемся в кровать – совсем как в былые времена, когда Мара была маленькой. Не сразу, но в конце концов Мара признается:
– Я не могу говорить с ней о маме.
Я не знаю, что ответить, а оскорбить ложью просто не могу. Несколько раз в жизни я была вынуждена обращаться к психотерапевту и догадываюсь, что мои приступы паники вызваны не только гормональными нарушениями. Меня захлестывает печаль, это чувство всегда было со мной, но теперь оно словно вспухает, выходя из берегов. Я знаю, есть опасность, что я забуду об осторожности и эта река поглотит меня. Но не верю, что слова способны вернуть ее в берега, не верю, что спасусь, цепляясь за воспоминания. Я верю, что должна сжать зубы и идти вперед.
И взглянуть правде в глаза.
Я обнимаю Мару и крепко прижимаю к себе. Мы шепотом говорим о ее страхах. Я убеждаю ее: Кейти не хотела бы, чтобы дочь бросала лечение. Я тешу себя мыслью, что наш разговор принес какую-то пользу, но откуда мне знать, что нужно услышать подростку?
Мы долго сидим, обнявшись, и каждая думает о присутствующем в комнате призраке, о женщине, которая соединила нас, а затем покинула.
На следующий день прилетает Джонни и пытается уговорить Мару вернуться в Лос-Анджелес, но девочка твердо решила остаться со мной.
– Ты рада, что скоро начнутся занятия в университете? – спрашиваю я Мару в пятницу вечером, после ее визита к доктору Блум. Я сижу с ней рядом, мы устроились на диване и накрылись кашемировым пледом. Джонни вернулся в Лос-Анджелес, и мы снова одни.
– Скорее, боюсь.
– Да, твоя мама тоже боялась. Но нам понравилось – и тебе тоже должно.
– Я с нетерпением жду курса писательского мастерства.
– Вся в мать.
– Что ты имеешь в виду?
– У твоей мамы был писательский талант. Если ты прочтешь ее дневник…
– Нет! – Голос Мары звенит от напряжения. Так она отвечает всякий раз, когда я касаюсь этой деликатной темы. Она не готова прочесть слова, написанные умирающей матерью. И я не могу ее винить. Это как сознательно разбивать себе сердце. Когда-нибудь придет время.
Звонит мой сотовый. Я наклоняюсь и смотрю, кто это.
– Привет, Джордж. Надеюсь, на этот раз речь не о дерьмовом реалити-шоу.
– И тебе привет. Я звоню по поводу книги. У нас есть предложение.
Мою радость трудно выразить словами. Я так рассчитывала на это! Я отстраняюсь от Мары и выпрямляюсь.
– Слава богу!
– Это единственное предложение, которое мы получили. Причем хорошее.
Я встаю и начинаю ходить по комнате. Когда агенты начинают тебя продавать, это беда.
– Сколько, Джордж?
– Не забывай, Талли…
– Сколько?
– Пятьсот тысяч долларов.
Я останавливаюсь.
– Ты сказал, пятьсот тысяч?
– Да. Авансом. Не считая роялти.
Я быстро сажусь, почти падаю. К счастью, рядом оказывается кресло.
– Ага.
Я понимаю, что в обычном мире это большие деньги. Я не родилась в рубашке. Но столько лет прожила в другом, необычном мире, что названная сумма становится для меня ударом – значит, моя слава прошла. Тридцать лет работаешь как проклятая и думаешь, что созданное тобой останется.
– Другого нет, Талли. Но это может стать твоим возвращением. Твоя жизнь – это история Золушки. Ты можешь снова завоевать мир.
У меня кружится голова. Я задыхаюсь. Мне хочется кричать, плакать, ругаться – так это несправедливо. Но я прекрасно понимаю, что выбора действительно нет.
– Согласна, – говорю я в трубку.
В ту ночь я слишком возбуждена, чтобы заснуть. И в одиннадцать часов бросаю бесплодные попытки. Минут десять просто брожу по своей темной квартире. Один раз я едва удерживаю себя, чтобы не зайти к Маре и не разбудить ее, но понимаю, что это эгоизм, и сопротивляюсь желанию открыть ее дверь. Наконец в половине двенадцатого я решаю приняться за работу. Может, работа над книгой поможет.
Я снова забираюсь в постель, ставлю на колени ноутбук и открываю последний документ. Вот он: «Второй акт». И синий экран. Я смотрю на него так пристально, что начинаются галлюцинации. Мне кажется, что я слышу шаги, звук открывшейся и закрывшейся двери. Потом снова наступает тишина.
Исследование. Без него мне не обойтись. Я все-таки должна собраться с духом и изучить содержимое коробок в кладовке.
