По крайней мере, так она убеждала саму себя. Теперь ей стало понятно, что это был еще один обман в длинной череде лжи, которой Дороти баюкала себя все эти годы. Она не осмеливалась представить этот момент, потому что боялась. Что, если Талли очнется и не захочет ее знать?
Такое вполне возможно. Дороти очень долго была ужасной матерью, и теперь, когда она наконец смогла что-то исправить и стать лучше, когда осмелилась шагнуть в материнство, в эти перемены все равно было трудно поверить. Поверит ли в них Талли, которая спала и ничего этого не знала.
– Вы что-то напеваете, – тихо сказала Марджи.
Дороти сжала губы:
– Нервная привычка.
Марджи протянула руку и стиснула ее пальцы. Дороти все еще удивлялась, как легко она сблизилась с Марджи; поражало ее также и то обстоятельство, как много может значить обычное прикосновение другого человека, который тебя понимает.
– Я боюсь, – призналась она.
– Конечно, боитесь. Вы же мать. Это входит в должностную инструкцию.
Дороти повернулась к ней:
– Думаете, я что-то понимаю в материнстве?
– Вы быстро учитесь.
– А что, если она не захочет меня знать, когда очнется? И как мне вести себя? Я же не могу просто подойти к кровати и сказать: «Привет».
Улыбка Марджи была понимающей, как и ее взгляд.
– Она всегда хотела вас узнать, Дороти. Я помню, как Талли в первый раз спросила меня, что с ней не так и почему вы ее не любите. Бог свидетель, эти слова разбили мне сердце. Я ответила, что иногда жизнь не оправдывает ожиданий, но надежду терять нельзя. Тогда ей было семнадцать. Ваша мать умерла, и Талли боялась, не знала, где теперь она будет жить. Мы взяли ее к себе. В ту первую ночь, когда она лежала в постели в комнате Кейти, я присела на кровать и пожелала ей спокойной ночи. Она подняла на меня взгляд и сказала: «Когда-нибудь она по мне соскучится». «Конечно», – ответила я. И тогда Талли сказала, очень тихо, почти неслышно: «Я буду ждать». И она ждала, Дороти. Никогда не переставала ждать.
Дороти очень хотелось в это верить.
Течение времени для Талли отмечалось чередой расплывчатых образов и бессмысленных картинок – белая машина, женщина в розовом, которая говорила, что теперь станет легче, передвижная кровать, телевизор в белой комнате, гул далеких голосов. Теперь голос был один. Звуки доходили до нее, разбивались на части, образуя слова.
– Привет, Талли.
Она медленно моргнула и открыла глаза. Рядом с ней стоял мужчина. Он был в белом халате. Сфокусировать на нем взгляд не получалось – слишком темно. Ей не хватало света. Что это значит? И она замерзла.
– Я доктор Бивен. Вы в больнице Святого Сердца. Уже пять дней. Вы помните?
Талли нахмурилась, пытаясь думать. Ей казалось, что она провела в темноте много часов, лет, жизней. Она ничего не помнила. Только свет… журчание ручья… запах молодой зеленой травы.
Она попыталась облизнуть пересохшие губы. Горло словно жгло огнем.
– Что…
– Вы попали в автомобильную аварию и получили серьезную травму головы. Левая рука у вас была сломана в трех местах, и левая лодыжка тоже. Но переломы были простыми, без осколков, и кости превосходно срослись.
Автомобильная авария?
– Нет, Талли, не пытайтесь двигаться.
Неужели она пыталась?
– Сколько… времени? – Она даже не понимала, о чем спрашивает, а к тому времени, как доктор ответил – Талли понятия не имела что, – она снова закрыла глаза. Ей нужно немного поспать, всего минутку…
Она что-то услышала. И почувствовала. Она не одна. Талли сделала глубокий вдох и открыла глаза.
– Привет!
Джонни. Он тут, рядом с ней. За ним стояли Марджи, Мара и… Облачко? Что тут делает ее мать?
– Ты вернулась, – тихо сказал Джонни; голос его срывался. – Мы уж думали, что потеряли тебя.
Она пыталась что-то сказать, но, несмотря на все усилия, у нее ничего не вышло. Мысли путались.
Он погладил ее по щеке:
– Мы здесь. Все.
Она напрягла все силы, пытаясь сосредоточиться; ей так нужно ему что-то сказать.
– Джонни… Я…
– Посмотри на нее…
Что это значит? На кого ей нужно посмотреть?
– Не волнуйся, Талли, – сказал Джонни. – Теперь у нас есть время.
Она закрыла глаза и снова погрузилась в сон. Потом ей показалось, что она снова слышит голоса – Джонни и какого-то другого мужчины. Слова доходили до нее –
удивительное восстановление, мозговая активность в норме, дайте ей время, – но смысла она не понимала и поэтому перестала вслушиваться.
Когда она снова проснулась, Джонни был еще здесь. И Марджи. Они стояли около ее кровати и тихо переговаривались. Талли открыла глаза. Теперь все было иначе – она это сразу поняла.
Увидев, что она открыла глаза, Марджи заплакала.
– А вот и ты!
– Привет, – прохрипела Талли. Ей потребовалось сделать огромное усилие, чтобы найти это простое слово, найти себя в словах. Она что-то сказала – даже не понимая что, но была уверена, что это не важно. Талли слышала, что речь у нее медленная и путаная, но их улыбки заставляли забыть об этом.
Джонни придвинулся ближе:
– Мы скучали по тебе.
Марджи подошла и встала рядом:
– Ну вот, моя девочка снова с нами.
– Сколько… здесь? – Талли знала, что для ее вопроса требуется больше слов, но они ускользали от нее.
Марджи посмотрела на Джонни.
– Тебя привезли сюда шесть дней назад, – ровным голосом сообщил он. Потом вздохнул. – Авария случилась третьего сентября десятого года.
– Сегодня двадцать седьмое августа одиннадцатого года, – продолжила Марджи.
– Нет, погодите…
– Ты почти год провела в коме, – сказал Джонни.
Год?!
Талли закрыла глаза, чувствуя, как ее охватывает паника. Она ничего не помнила об аварии, о коме или…
– Эй, Талли!
И вдруг сквозь тьму прорвалась яркая чудесная картина. Две взрослые женщины на велосипедах, они едут рядом, раскинув руки… Свет звезд… И голос Кейт: «Кто сказал, что ты умрешь?»
Этого не могло быть. Ей все привиделось. Точно.
– Мне давали сильные наркотики, да? – Талли медленно открыла глаза.
– Да, – подтвердила Марджи. – Чтобы спасти тебе жизнь.
Вот, значит, в чем дело. В бессознательном состоянии, под действием наркотиков она видела лучшую подругу. Что ж, неудивительно.
