Парень сидел на бордюре тротуара возле автобусной остановки, упираясь ладонями в серый асфальт тротуара и ни на что не обращая внимания. Глаза его были закрыты, запрокинутое к весеннему солнцу лицо поражало отрешенностью. Рец притормозил и некоторое время разглядывал его. Позади засигналил подошедший к остановке троллейбус. Рец проехал вперед, припарковал машину, вернулся и присел рядом с пареньком.
– Еще один придурошный, – прокомментировала грызущая семечки неопрятная тетка в распахнутой замызганной «аляске» на оранжевой подкладке.
– Че сказала, лахудра опухшая? – спросил Рец, глянув на нее через плечо.
Тетка шмыгнула за остановку.
– Зачем вы так, – не поворачивая головы и не открывая глаз, спросил парень.
Голос у него был вялый, будто он вконец обессилел и каждое слово приходилось с трудом проталкивать между обветренных губ.
– Она по-другому не поймет, – пояснил Рец. – Троллейбус ждешь или отдохнуть присел?
– Греюсь, – коротко ответил парень.
Он был бы похож на бомжа, если бы не приличная одежда. Рец внимательно оглядел его. Спутанные волосы, синяки под глазами. Время от времени парень передергивал прямыми плечами, будто по телу пробегал озноб.
– Давно колотит? – спросил Рец, понизив голос.
– С утра.
Рец вынул плоский матовый портсигар, достал папиросу и протянул пареньку.
– На, покури.
– Смеетесь, что ли?
– Нет, не смеюсь, – сказал Рец, раскуривая папироску.
Голубоватый дымок поплыл в воздухе, перебивая запахи нагретого асфальта и тающего снега. Паренек принюхался и повернул к Рецу просветлевшее лицо.
– Никак с «Марьиванной»?
– А то! – усмехнулся Рец, передавая ему папиросу.
Некоторое время парень молча курил, глубоко затягиваясь и подолгу задерживая в легких дым. Видно было, что ему стало полегче. Дрожь перестала сотрясать худое тело, лицо порозовело.
– Чем обязан? – наконец спросил он, докурив папиросу до картонной трубочки и с сожалением затоптав ее ботинком на толстой подошве.
– Сам бывал в таком положении. Перекусить не хочешь?
– Пять минут назад не хотел, – усмехнулся парень. – А сейчас не против.
– Как насчет пиццы?
– Почему бы нет.
Ехать было недолго, всего минут пять. Рец припарковался возле затемненных окон ресторанчика «Максима-пицца». Зал был наполовину пуст, приветливая девушка проводила их к столику возле окна. Рец повесил куртку на спинку стула.
– Ты пива или чего покрепче? – спросил он.
– Лучше пивка для начала, – ответил парень. – А там видно будет. Как разговор пойдет. Вы ведь не просто так меня подлечили.
– Умный мальчик, – констатировал Рец. – Я искал тебя. Да-да, именно тебя. Это ведь ты в салоне на Черняховского скаринг скаринг – художественное шрамирование, нанесение надрезов на кожу, обычно осуществляется скальпелем под местной анестезией в виде определенного рисунка. Образующийся в процессе заживления шрам представляет собой выпуклый по контуру рисунок. делал?
– Ха, делал, – парень устало улыбнулся, – за три месяца ни одного клиента. Боятся. Это все-таки не розочку на заднице наколоть.
Подошла официантка, Рец сделал заказ, подождал, когда она отойдет.
– А ты учился где-нибудь?
– Три курса Первого медицинского.
– Нет, я имел в виду шрамирование.
– А, – протянул парень, – практически не учился. Только то что сумел найти в интернете. Но поскольку английский плохо знаю, проштудировал только русскоязычные сайты.
Рец побарабанил пальцами по столику.
– Стало быть, практики нет?
– Только вот это, – парень задрал свитер вместе с майкой и откинулся на стуле, чтобы собеседнику было лучше видно.
Наискосок слева направо через весь живот шел выпуклый прямой шрам, лучащийся аккуратными косыми насечками.
– Это все, что можешь?
– Я могу все, что угодно. Вы нарисуйте – я вырежу.
Рец усмехнулся, не спеша открыл металлическую коробку «Cafe cream»,
выбрал сигару и так же не торопясь стал ее раскуривать, поглядывая на парня поверх огонька зажигалки.
– Да ты не психуй. Надрезать шкурку с претензией на художественность и залить уксусной кислотой может любой. Но, – Рец поднял палец, призывая к вниманию, – проводить образовательный семинар не входит в мои планы. Я могу лишь сказать: то, чем ты гордишься, отличается от работы настоящего специалиста, как дворовая наколка, сделанная полупьяным придурком, отсидевшим за хулиганство, от художественной татуировки.
Рец подождал, пока официантка поставит на стол заказ, проводил ее взглядом и загасил сигару. Приправив свой кусок пиццы острым соусом, он разлил по бокалам пиво из запотевшего стеклянного кувшина и поднял кружку.
– Хороша девочка, а, – он кивнул в сторону скрывшейся на кухне официантки. – Ну, давай, за знакомство.
– Да, девчонка ничего. Кстати, если за знакомство, то как вас называть?
– Рец.
– Хм. Это имя или фамилия?
– Погоняло.
– Угу, – пробурчал парень, протягивая ладонь для рукопожатия, – ну что ж, очень приятно, Дмитрий.
Некоторое время они молча ели, поглядывая друг на друга. Ресторан понемногу заполнялся, сновали официанты, посетители толпились возле салат-бара, гул голосов то стихал, то поднимался волной, не мешая, впрочем, думать и перебрасываться банальными фразами. Дмитрий, пользуясь тем, что Рец увлекся пиццей, исподволь старался получше разглядеть его. У Реца было бледное малоподвижное лицо, короткие, чуть тронутые сединой волосы. Черная бородка почти не старила его. Лет тридцать пять, тридцать семь, решил Дмитрий. Легкая майка без рукавов открывала мускулистые руки. На плече цветная татуировка в виде скорпиона с поднятым жалом. Рец перехватил его взгляд, посмотрел на татуировку и, как бы извиняясь, сказал:
– Ошибки юности. Это сейчас у каждого третьего какая-нибудь нечисть на шкуре нарисована, а раньше… о-о, раньше это было стильно.
Он помолчал, испытующе глядя на Дмитрия.
– Давно на игле?
– Два года, – невнятно сказал тот, – из-за этого из института погнали.
– Что ж ты так неаккуратно?
– Да ну их всех. Долдонят одно и тоже: ты убиваешь себя, тебе лечиться
надо. Так мне все остоюбилеело. Ты думаешь, кто-то из них будет
работать врачом? Черта с два! Досидеть до диплома, забашлять рабов-
дипломников и получить бумажку в зубы! Все, высшее образование! И
везде эти сытые довольные рожи. Ну и подсел я. Сначала джефом
