Через неделю после этого разговора новоиспеченный моряк
Геннадий Стратофонтов в 17 часов 47 минут на набережной имени Кутузова
совершенно случайно встретил одноклассницу Наташу Вертопрахову, надменное
существо, чем-то напоминающее морского конька.
Наталья была целеустремленной девочкой, каждый час ее был
расписан по минутам, и ежедневно ее можно было случайно встретить на набережной
Кутузова в 17.47 по пути из секции художественной гимнастики.
— А-а, Наташка, — рассеянно сказал Геннадий и
остановился. — Привет-привет! Как дела?
— Ничего себе, — ответила Наташа, не прекращая
движения, — Работаю по программе мастеров.
— Соревнования скоро?
— Ох и не говори! Волнуюсь страшно! В начале июня наша
команда едет в Краков. Представляешь, в Краков?!
— А я к Большим Эмпиреям подаюсь, на все лето в
экспедицию, — сказал Геннадий. — На судне «Алеша Попович»…
— Пожелай мне ни пуха ни пера, — сказала Наташа и
протянула ему руку.
Он посмотрел в синие глаза и увидел там только пьедесталы
почета и неверное мерцание будущей славы.
— Ни пуха ни пера, — пробормотал он.
— К черту! — с чувством сказала Наташа и стала
стремительно удаляться.
Геннадий некоторое время смотрел ей вслед, потом отвернулся
и едва не был сбит с ног бегущим Валькой Брюквиным.
— Валька, а я к Большим Эмпиреям подаюсь на «Алеше
Поповиче»! — крикнул Геннадий, хватая его за плечи.
— Да? Ну счастливо! — Брюквин вырвался. —
Приедешь — расскажешь!
Не первой свежести подметки наперсника детских забав
некоторое время еще мелькали перед недоуменным взором Геннадия, а потом
растворились в предвечернем золотистом свечении, свойственном только одному
городу на земле — Ленинграду.
На этом можно закончить вступительную главу. Впрочем… нет, я
совершенно забыл сообщить любезному читателю об одном на первый взгляд
пустяковом случае. Дело в том, что дня через три после первой встречи Геннадия
и Николая Рикошетникова на адрес Стратофонтовых пришло странное письмо. На
бланке гостиницы «Астория» крупно было начертано несколько слов:
«Мг. Stratofontov, esq.
I`LL пеvег forget the Silvег-bау. R. В.»
Папа Эдуард отправился тогда в «Асторию», чтобы выяснить,
кто скрывался под псевдонимом «Р. Б.». В книге гостей значились:
«Рикардо Барракуда,
Рональд Бьюик,
Ростан Бизе,
Рао-Бзе-Бун,
Раматраканг Бонгнавилатронг,
Рихард Бурш
и Ростислав Боченкин-Борев».
Все эти лица категорически отрицали свое авторство. Эдуард,
пристыженный, покинул «Асторию», решив, что это розыгрыш друзей почтмейстеров
или альпинистов.
Глава 2
в которой слышится рев шторма, безобразно хлюпает сваренный
накануне борщ, а в конце под пение скрипки булькает суп из каракатицы
Невероятно, но факт: нос, казалось бы, окончательно
утонувшего танкера вновь показался над водой.
Еще несколько минут назад рулевая рубка «Алеши Поповича»
огласилась взволнованным криком Геннадия Стратофонтова:
— Он тонет! Николай Ефимович, танкер тонет! SOS! На
помощь!
И впрямь: шедший с ними параллельным курсом японский танкер
довольно быстро уходил носом иод воду, пропадал в огромных волнах.
Вот уже наполовину скрылись под водой надстройки, вот уже
только труба с размытым пятном иероглифа виднеется над водой…
— Николай Ефимович! — в отчаянии закричал тогда
Геннадий и вдруг заметил, что все находящиеся в рубке смотрят на него с
улыбкой: скалил отменные зубы рулевой Барабанчиков, улыбался старпом Дивнолобов,
тактично прятал улыбку в пышные усы научный руководитель экспедиции
член-корреспондент Академия наук, профессор Шлиер-Довейко.
Капитан Рикошетников, сидевший на высокой табуретке возле
штурманского стола, повернулся к юному лаборанту гидробиологической лаборатории
(именно в этой должности Гена Стратофонтов совершал путешествие к местам
фамильной славы) и тоже улыбнулся.
— Не волнуйся, Гена, он не тонет. Просто сильная
килевая качка. Оттуда, с танкера, кажется, что мы тонем
— А мы пока не тонем! — довольно глупо захохотал
Барабанчиков и подмигнул Геннадию.
Нос танкера медленно, но упорно полз вверх; вот показалась
верхняя палуба борта, и мелькнувшее на мгновение среди бешено несущихся туч
солнце осветило все невероятно длинное тело гиганта.
Уже двое суток десятибалльный шторм трепал «Алешу Поповича».
Он налетел среди ночи через два часа после выхода из бухты Находка, к утру
набрал полную силу и больше уже не ослабевал в течение всего времени, пока
«Попович» пересекал Японское море, держа курс на Суранамский пролив.
Геннадий, разумеется, за это время ни разу не прилег.
Во-первых, это был его первый выход в море, во-вторых, первый в его жизни
шторм, да еще и какой — десятибалльный! Вот ведь чертовское везение! Геннадий,
весь в синяках, от стенки к стенке, падая в тартарары и вздымаясь под небеса
вместе с палубой, облазил все судно. Конечно, забраться на койку ему мешало
жгучее любопытство, но, кроме того, он опасался, как бы не поймала его в
горизонтальном положении морская болезнь, как бы сосед по каюте, судовой
плотник Володя Телескопов, не стал свидетелем позора.
Пока все было, как говорится, о'кэй! Глядя с ходового
мостика на вздымающуюся перед «Поповичем» чудовищную, дымящуюся водяною пылью
стену, Геннадий только лихо посвистывал сквозь до боли сжатые зубы. Нервы у
него сдали лишь тогда, когда он увидел «тонущий» танкер.
Теперь все было кончено. Теперь все, весь экипаж, узнают,
что потомок знаменитого адмирала на самом деле слабохарактерный салажонок, и
ничего больше. Глубоко удрученный, Геннадий выскользнул из рулевой рубки,
кубарем слетел вниз по трапу на вторую палубу, побежал по длинному, тускло
освещенному коридору мимо кают, за дверьми которых слышались слабые стоны
ученой братии, налег плечом на стальную дверь…
В лицо ему с невероятной силой ударил ветер. Судно в это
время кренилось на правый борт, и страшная вихревая пучина была совсем рядом.
Ударила какая-то партизанствующая волнишка величиной с кита, накрыла палубу,
потащила Геннадия к фальшборту. Руки мальчика судорожно вцепились в планшир.
